Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
Мотовило начал с дачи, с единственной недвижимости, принадлежавшей
Сидорову.
– Гражданин Сидоров? Алексей Алексеевич?
– гулким басом спросил капитан Мотовило.
– Да, пока еще.
– А вас жена ищет.
– Да?
Мотовило явно был в курсе всего, выяснил - наверняка, допросил
Катерину, Альфреда Молотилова, кое-кого из приятелей Сидорова. Да капитан и не скрывал перед ним своей осведомленности, сказал напрямик:
– Брось ты это, парень. Подумаешь, баба скурвилась! Что же теперь
– в бомжи подаваться? Законы-то знаешь,
В бомжи? Почему нет? Бомжи - подходящая для Сидорова компания в его теперешнем положении.
– Слушай, капитан, - сказал Сидоров.
– Пошел ты…
– Но, но, но!
– Мотовило поднял вверх палец-сардельку и погрозил им.
– По роже дам за оскорбление.
– Тебе нельзя, ты при исполнении.
– А кто подтвердит, что я тебе по роже разок въехал?
– Вот он, - Сидоров указал на кота.
Котяра сидел у порога (опять его появление было неожиданным!) и нагло смотрел на Сидоровского гостя, облизываясь.
– Это у тебя кто, кот-бегемот?
– спросил Мотовило, проявляя необычную для мента начитанность.
– Кот-живоглот. Видишь, капитан, он на тебя облизывается. Сожрать хочет.
– Подавится. Менты не каждому коту-живоглоту по зубам. Как ты его зовешь, кстати?
– Никак. Он кот самостоятельный. Приходит, когда захочет.
– Твой?
– Сторожа местного. Ко мне заходит, чтобы пожрать. Иногда пытается что-то рассказать, но я его языка не понимаю.
– Это ничего, - успокаивающе сказал Мотовило.
– До весны здесь отшельником проживешь, понимать станешь. И не только кошачий язык. С призраками начнешь разговаривать. С тенью своей.
– У тебя закурить что-нибудь найдется?
– спросил Сидоров, сбавив обороты и ощутив вдруг симпатию к этому толстому капитану.
– А как же!
– Мотовило полез в карман.
– Я без двух пачек сигарет в кармане на службу не выхожу.
– Две пачки? Так много выкуриваешь?
– Много, - соглашаясь, кивнул головой капитан.
– А иногда вот такие, как ты, нищие миллионеры, закурить просят. Приходится угощать.
– Не хочешь, не угощай, - обиделся было Сидоров, но Мотовило сказал миролюбиво:
– Да ладно ты, не злись. Это я пошутил так неудачно. На, кури на здоровье. Что я не понимаю что ли? С любым такая хрень произойти может. А может, бутылочку раздавим в порядке знакомства?
– У меня только подсолнечное масло в бутылке.
– Рафинированное?
– А кто его знает?
Бутылка нашлась у капитана. Точнее, не бутылка, а двухсотграммовая фляжка с коньяком.
– Всегда с собой носишь?
– Всегда. Каждое утро перед выходом на службу кладу в карман две нераспечатанные пачки сигарет и наполняю коньяком фляжку.
– А руководство как на это смотрит?
– В ментуре все пьют. И руководство тоже. Если на этой чертовой работе не пить, запросто свихнуться можно.
Они выпили и разговорились. Сидоров опьянел сразу. Может поэтому он излил свою душу капитану Мотовиле. А может быть, Сидорову просто необходимо было тогда рассказать кому-нибудь все, что его терзало и давило.
Мотовило был трезв, как стекло. Видимо половина фляжки коньяку
– Понимаешь, Гоша, - пьяно говорил Сидоров. В процессе распития коньяка они стали называть друг друга по именам.
– Понимаешь, Гоша, она, тварь, меня ведь не только из своей жизни выкинула, она меня напрочь жизни лишила. Я теперь никто! Дома у меня нет. Дача только эта, так она развалится скоро. Квартиру свою продал, деньги ей отдал. Работы у меня тоже нет. Она, Катерина, уговорила меня дело свое продать, чтобы в ее бизнесе больше оборотных средств крутилось.
Друзей, и тех у меня нет. Мои друзья - и ее друзья тоже. У нас все друзья общими были. И все они на ее стороне будут. Потому что зависят от нее, потому что не только друзья, но и партнеры. Да и не друзья они, холуи…
– Да-а-а, Леха, - соглашаясь, вздохнул Мотовило, - попал ты, как кур в ощип. Окрутила она тебя. Обобрала.
– Ага. А ведь мне говорили, что так и будет. Говорили…
Представляю, как теперь злорадствуют… Но понимаешь, Гоша, не в том дело, что я нищим стал. Деньги снова заработать можно. И дом купить, и машину… Не хочу я ничего. Жить тошно…
– Это ты брось! Жить-то все равно надо.
– Хоть брось, хоть подними. Мертвый я. Не хочу ничего.
– Может, тебе уехать куда?
– От себя не уедешь. Все со мной останется. Лежал я тут, Гоша, лежал и думал: может, покончить со всем разом. С мыслями, с воспоминаниями. Утопиться в Шугаевке. Ерунда, что мелкая, утопиться и в луже можно. Или в петлю. Или в город приехать, забраться на крышу самого высокого здания, и…
– Головой вниз, вдребезги?
– Вдребезги!
– И что не покончил? Страшно стало?
– Да нет, не страшно. Стыдно. Скажут: из-за бабы мужик с ума сошел. Слабак!
– Это точно, - поддержал Сидорова Мотовило, понимая, что Сидорова нужно подальше уводить от мыслей о смерти, - скажут. Да и кому ты что своей смертью доказал бы? А? Ты мужик, Леха. Я сразу понял, что ты мужик. Не стал сутяжничеством заниматься и на колени не опустился, унижаться не стал. Ушел и все. Она, говоришь, тебя из жизни своей вычеркнула? Нет, это ты ее вычеркни. Забудь о ней. И сначала все начни. Ты всем должен силу свою показать. И мудрость. А смерть - она дура. И ничего в ней нет красивого. Смерть отвратительно выглядит. Уж я то знаю. И в Чечне насмотрелся, да и на службе каждый день… Жить надо, Леха. Надо жить! Во что бы то ни стало, что бы с тобой не произошло, надо жить. Наплевать на все и жить!
Они еще долго разговаривали, чуть ли не друзьями расстались.
– Тебе время надо, чтобы в себя прийти, - сказал Мотовило, уходя.
– Поживи пока здесь, пусть твоя душа оттает. Я тебя доставать не буду. Если хочешь, как-нибудь заеду, продуктов подброшу.
– Приезжай. Можешь и без продуктов приехать. Просто так приезжай.
Ты нормальный мужик, Гоша.
– Приеду, обязательно приеду.
Сидоров прожил на даче до весны…