Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
– Может, консервы?
– радостно предположил Окрошка.
– Вот здорово было бы!
– Плохо было бы, - возразил Альфред.
– В это бомбоубежище минимум лет одиннадцать не ступала нога человека. Все консервы давно испортились. Если там действительно консервы, не вздумай их есть.
Отравишься.
– Ничего подобного, - начал спорить Окрошка.
– Их в котелке прокипятить и ничего не отравишься. Они же запаянные. Что с ними будет? Да и проверить можно - если банка вздутая, ее, конечно, лучше бы выбросить, а можно и не выбрасывать, а прокипятить только.
– И все же я не стал бы рекомендовать…
– А мне по фигу твои рекомендации. Ты мне просто - Альф. Ты
Ляксеичу родственник, а мне никто!
– Да я не настаиваю, - разозлился Альфред.
– Хочешь отравиться - травись. Твое дело. Но я предупредил.
– А пошел ты! Родственник!
– Может быть, сначала проверим, что там, а потом уже и выяснять будете, кто кому родственник, ешкин кот?
– раздался за их спинами хриплый голос Бирюка. Альфред и Окрошка оглянулись. Окрошка посмотрел на Бирюка удивленно, словно недоумевал, почему этот уголовник все еще здесь, но ничего не сказал, только крякнул и резво поскакал в открытую дверь.
– Свети, Альф, - приказал он Альфреду.
– Вот сюда свети. Видишь, где я стою? У баррикады этой.
Альфред подошел к стеллажу и посветил Окрошке, который, сгорая от нетерпения, пытался оторвать крышку от одного из ящиков.
Бирюк остался у порога, он что-то шарил в темноте по стене.
Ящиков было по два в глубину стеллажа и по пять по длине полок, а всего полок было шесть. Итого шестьдесят ящиков, наполненных неизвестно чем, но явно чем-то полезным. Пусть даже тушенкой.
Окрошка частично прав. Альфред помнил, мама рассказывала, что если банка не вздута, ее, действительно можно открывать, и есть содержимое, не боясь отравиться. Правда, это касалось только тех консервов, срок годности которых не истек, но в теперешнем положении
Альфреда, этим уточнением можно и пренебречь.
Неожиданно раздался щелчок и вспыхнул яркий свет. Альфред зажмурил глаза.
– Ешкин кот!
– изумленно прохрипел Бирюк.
– Я так, на всякий случай решил выключатель проверить. А напруга есть оказывается!
– Ну да, - пояснил Альфред, сам только что догадавшийся о происхождении напряжения.
– Все верно. В бомбоубежища электроэнергия подается по подземным коммуникациям напрямую с электростанции. Здесь и автономное питание должно быть. Аккумуляторный блок или дизель-генератор какой-нибудь. На случай ядерного удара. Он, наверное, там дальше, - Альфред указал в конец помещения. В дальней стене была еще одна дверь, тоже закрытая.
– В какой-то другой комнате. Там должно быть много комнат. Бомбоубежище-то на всех работников цеха рассчитывалось, эдак человек на…
– Хорош трындеть!
– перебил Окрошка разглагольствования Альфреда.
– Давай лучше смотреть станем - что там такое в ящиках.
– Ну-к, дай-ка.
– Бирюк достал из своей котомки фомку, и ловко подковырнув крышку, открыл ящик.
Ящик был заполнен ровными рядами серых брусочков.
– Чегой-то?
– разочарованно спросил Окрошка.
–
Альфред вытащил один брусок из верхнего ряда, понюхал, помял в руках и заявил:
– Пластит.
– Чего?
– переспросил Окрошка.
– Пластит, - повторил Альфред.
– Его на 'Искре' для Министерства
Обороны в огромных количествах производили когда-то. Практически до девяносто четвертого года. Пластит - это взрывчатка такая, с большой мощностью взрыва…
– Да знаю я, что такое пластид, - взорвался вдруг Окрошка.
– Я, как-никак воин-интернационалист. Повидал я в Афгане этого пластида!
Тебе и не снилось.
– Ты хоть знаешь, где Афган находится-то?
– с усмешкой в голосе спросил Бирюк.
– Что ты за брехло такое?
– Я брехло?
– возмутился было Окрошка, но сразу поменял тактику, уразумев, что байка о его участии в боевых действиях советских войск в Афганистане не прокатит. Альфу еще можно лапшу на уши навешать, но
Бирюк-то его, как облупленного знает.
– Ну, не был я на войне, - сказал он, почесав в паху.
– И что с того? Я в те времена, когда наши в Афган входили, уже ногу потерял в железнодорожной катастрофе.
Но я же, почитай, уже лет пятнадцать роль воина-интернационалиста исполняю. Станиславский с Немировичем-Данченко как учили? Артист должен вжиться в свою роль, чтобы ему народ поверил и милостыню подал. За билет в театр чтобы, значит, заплатил. Я все детали знать должен. И про пластид этот.
– Надо говорить пластит. 'Т' на конце, - вставил слово Альфред, но его никто не услышал.
– Немирович? Станиславский?
– спрашивал Бирюк.
– А про них-то ты от кого узнал? От тех, что тебе, побирушке милостыню подает?
– Я, между прочим, жизнь прожил. А до сорока годков нормальным человеком был. Инвалидскую пенсию получал. Телевизор у меня был.
'Горизонт'! Комнату в коммунальной квартире имел…
– Пока не пропил, - дополнил Бирюк.
– Сначала 'Горизонт' свой, а потом и комнату.
– Сволочь ты, Бирюк, - устало сказал Окрошка.
– Бандитская рожа и сволочь… Ну ладно, что со взрывчаткой-то делать будем?
Бирюк хмыкнул, а Альфред пожал плечами.
– Может, ее продать?
– задумчиво произнес Окрошка.
– Интересно, а за сколько все это, - он быстро пересчитал количество ящиков, - за сколько это добро продать можно? Тыщь за шестьдесят?
– Долларов, - добавил Альфред.
– Вообще-то я не знаю, сколько пластит стоит…
– И кому ты ее продавать собрался?
– усмехнулся Бирюк.
– И где?
Сядешь на базаре, и будешь кричать: 'Кому пластид!?! Налетайте!'.
– А это уже не твое дело кому, где и почем. Ляксеич придет, решит кому и почем. Ляксеич - голова!
– А ты… - жопа, - подыскал нужную характеристику Окрошке старый уголовник и посмотрел на Молотилова.
– Ну, что? Дальше будем ваше бомбоубежище осматривать?
– Будем, - согласился Альфред.
– Пошли, - скомандовал Окрошка.
– Давай Бирюк, открывай вторую дверь. Надо к возвращению Ляксеича все эти катакомбы исследовать.