Ошибка "2012". Джокер

Семёнова Мария

Руководил процессом гибкий седой человек в си­ней дабе1. При взгляде на него сами собой вспоми­нались слова Конфуция: «Помыслы благородного мужа — как голубизна небес и блеск солнца: не за­метить их невозможно. Таланты благородного му­жа — как яшма в скале и жемчужина в морской пучине: разглядеть их не просто».

Насчёт яшмы и жемчуга судить не берёмся, но таланты седого были налицо. Сосредоточение ду­ха позволяло ему летать три вещи сразу: руково­ди ь тренировкой, наслаждаться гармонией и забав­ляться с очковой коброй. Рука человека провоци­ровала рептилию на атаку, но в решающий момент перед носом кобры неизменно возникал веер. Рас­крытый. Деревянный... Змея, впрочем, тоже сообра­жала, что к чему,

и зубы берегла — вполсилы ты­калась носом[20], в поблёскивающих близоруких гла­зах' читалось единственное желание — ах, чтоб ты зазевался!..

Однако какое там. Седой был настоящим лао- шифу и просто не мог оплошать. Да ещё перед ли­цом своих любимых шисюнов3.

Наконец кобра выдохлась и стала неинтересна. Наставник воинов резко ударил в гонг, стоявший на маленьком столике, и в воздухе повис трепещущий звон.

Из дому тотчас выбежал скуластый мальчишка, и седой указал ему на кобру.

Юнец стремглав исчез, чтобы через минуту вер­нуться с приятелем. Недоросли принесли тазик с во­дой, кое-что из посуды и здоровенную банку со зме­иным вином — рисовой водкой, в которой плавали рептилии. Мальчуганы сноровисто вымыли кобру в тазу, растянули её и особым ножичком взрезали брюхо, да так ловко, что сердце, выскочившее на та­релочку, ещё продолжало биться. Затем рептилия была обезглавлена, кровь — выпущена в стакан и смешана со змеиным вином. В строгой пропорции, благотворной для пшценарения и здоровья. Послед­ним в эликсир было опущено сердце.

Лао-шифу благосклонно взял поднесённый нали­ток, пригубил, со вкусом разжевал...

Дивное снадобье несло в себе единство трех сил, инь и ян, весь квартет стихий и массу питательных сутей. Именно то, что требуется посвященному—

...И тут прибежал третий мальчуган с важным донесением. Устным, в двух словах, шёпотом на ухо.

Пришлось благородному мужу прервать наслаж­дение ради безотлагательных дел и, оставив трени­ровочную площадку, направиться в дом.

В доме, как и в саду, царило триединство сил. Ширмы, шкафчики и спинки стульев покрывали росписи и инкрустации, на столах, в особых поддо­нах, росли карликовые деревья, вдоль стен, облаго­роженных панелями, стояли вазы и горшки с цвета­ми. Решётчатые, затянутые бумагой окна мягко фильтровали солнечные лучи, упорядочивали их в невиданные узоры и окрашивали в тёплые изыскан­ные тона. Казалось, из окон изливалось топлёное молоко, приправленное мёдом.

В доме лао-шифу ждал гость.

Потный, в какой-то накидке из звериных шкур. Он сидел на полу, с наслаждением скрёб под мыш­кой и что-то рассказывал по-русски Шоусиню1, гли­няному, пузатому и улыбающемуся.

— Ну здравствуй, — вежливо рассмеялся седой, подошёл и, не чванясь, крепко обнялся с гостем.
– Здравствуй, драгоценный племянник С возвраще­нием тебя. Сразу скажу, что твоя информация пол­ностью подтвердилась — «блондинчик» у нас под колпаком. Наши лучшие региональные братья креп­ко сели ему на хвост и скоро выпотрошат без остат­ка. Отличная работа!

Говоря так, он сощурился, притопнул ногой и с такой силой уларил кулаком о ладонь, что в хрус­тальном аквариуме заволновались золотые рыбки.

— Нелегко тебе, видать, пришлось в России, пле­мянник... — критически осмотрев гостя, продолжал грозный лао-шифу. Достал из шкафчика бутыль, вместительные чашки и принялся разливать паху­чую сине-зелёную жидкость. — Выпей вина тётушки Кхе, оно поможет тебе вернуться к гармонии...

Строго говоря, его племянник, в котором npomf дательный читатель наверняка узнал «чукчу» Мир зоева, в России не перетрудился. Без всяких при­ключений добрался до места встречи, немного про­путешествовал вместе с Мгави (убедительно белым и русоволосым), а затем сделал «кидняк». Глухой ночью сошёл на станции Большие Попадали, при­хватив у попутчика

портмоне, да и был таков.

Посмотрим теперь, далеко ли продвинется Чёр­ный Буйвол без денег и документов!

А дальше всё было делом техники. Граница, ок­но, доверенные братья... и вот наконец — лом люби­мого дяди. Ну, может быть, не слишком любимого, но зато очень, очень, очень уважаемого...

Мирзоев откинул с головы капюшон и заулыбал­ся. Но телу растекалось живительное тепло, заме­шанное на змеиной премудрости.

— Ну вот и хорошо. — Седой убрал бутылку в шкаф и сделался очень серьёзен. — Веселиться, дра­гоценный племянник, будем после. А сейчас нас ждут великие дела. Да, да, я не оговорился. — Тут он посмотрел Мирзоеву в глаза, и взгляд его сде­лался как сабля дао. — Наши братья, чей подвиг останется в веках, взорвали каирский Терминал.

— Что? Каирский Терминал? — изумился Мир- зоев. — Что это вы такое говорите, дядюшка? Так, значит, теперь остался только один?..

— Да, драгоценный племянник, — веско кивнул седой, и страшная улыбка проползла по его лицу. — Теперь остался единственный Проход в этих рус­ских болотах. И стоять у его дверей будем мы, толь­ко мы. Не будет ни белых собак, ни чёрных обезьян, ни красных шакалов. Будем мы, только мы, чья ко­жа цветом напоминает золото... В общем, на сбо­ры у тебя три часа Мойся, медитируй, учи легенду, укрепляй своё ци...' Вылетаешь вместе со мной, эко- номклассом. Работать будем по запасному варианту.

— Дядюшка — Мирзоев перестач улыбаться, — мие не следует больше искушать судьбу, мне нель­зя опять к русским. Вы, наверное, запамятовали, что я у них в федеральном розыске. А их суды!..

— Забудь, мальчик мой, всё это ерунда и пыль на ветру, — отмахнулся седой. — Трижды я гадал на тебя, сын мой. Я использовал систему пяти движе­ний инь-ян-коловращений, десяти стволов и двена­дцати ветвей'. И каждый раз у меня получалось од­но и то же. Во второй месяц лета мэн-цю, когда Северный ковш будет указывать на звезду со знаком Шэнь, а Небо и Земля придут в согласие с фигурой Дуй-гуа, тебя ждут замечательные свершения. Из мировых стихий это будет время металла, из домаш­ней живности — чёрного петуха, из злаков — проса, из плодов — персика, из цвегов — снежно-белого, из запахов — козлиной вони. День, час и способ ты определишь сам, как подскажут тебе сердце, интуи­ция, душа-хунь и дух-шэнь. И да будет с теми бе­лыми собаками, чёрными обезьянами и красными шакалами то же, что с этими глупыми рыбами...

По-юношески вскочив, он встал в позицию, про­стёр руки к аквариуму и пустил в ход свою ци:

— Тя-а-а-а-а!

Воздух в комнате пришёл в движение. Дрогну­ли лапы карликовой сосны, изящный нефритовый светильник упал со стены и разлетелся на части. Над аквариумом поднялся пар, вода запузырилась, рыбки дружно выпрыгнули в воздух и забились на полу.

— Как скажете, дядюшка. — Мирзоев отвернулся от рыб и поёжился, неведомым образом замёрзнув в меховой шубе.
– Вы, без сомнения, великий мас­тер гадания. Я готов ехать прямо сейчас...

Ехать встречать фашистов было решено смешан­ным составом — для солидности. В состав вошли: блудный сын избранного народа Мотя Колыма, дальний потомок кривичей Коля Борода и гарный хлопец с Полтавщины Никанор Приблуда. В по­следний момент кадры укрепили потомственным пе­тербуржцем Василием Петровичем Наливайко и чистопородным туркменом, алабасм Шерханом. Это из-за того, что, согласно информации из Совета от­рядов, фашисты (начальница, заместитель и охран­ник-шофёр) везли с собой какого-то непередавае­мо жуткого кобеля немецкой овчарки. Как выразил­ся Борода, «с родословной аж из Освенцима». Вот Шерхана и погрузили в машину — на случай, если разразится Курская битва.