Ошибки, которые мы совершили
Шрифт:
Как будто я знаю, как делают ребята. Она, похоже, упустила тот факт, что у меня тут нет друзей.
Такер издает стон, закидывая руку мне на плечо.
– Никуда не вешай эту отвратительную кисточку. – Он выхватывает у меня шапочку и поднимает ее. Темно-зеленая ткань переливается на солнце. – Но я бы все равно разукрасил эту дурацкую шапку. Диксон в прошлом году маркером нарисовал на моей пенис.
– Такер, – произносит тетя, притворяясь возмущенной.
– По правде говоря, я нарисовал ему сзади на мантии женские груди, когда он выпускался. И
У меня в голове вспыхивают воспоминания. Чуть позже тем вечером Диксон швырнул Такера в озеро и оставил синяк под глазом. Я почти чувствую запах летней травы, вспоминая кое-что еще.
Истон под темнеющим небом. Взгляд вверх на звезды. Ноги, опущенные с пирса в воду. Кожа так близко к моей, что я чувствую ее жар.
Воспоминания накрывают меня дождем, и я закрываю глаза. Слишком солнечно для всего этого.
– Ты пойдешь на выпускную вечеринку? – Тетя Кортни спрашивала меня уже пять раз, как будто мой ответ от этого изменится. – Тот парень говорил, что-то будет на пляже?
– Парень? – Такер наклоняется к нам. – Симпатичный?
Мягко кладу ладонь ему на лицо и отталкиваю.
– Не собираюсь идти ни на какую вечеринку. Я даже не знаю этих людей.
Красные губы тети сжимаются в тонкую линию.
– Ты занят, Так? – спрашиваю я. – Мы могли бы сходить на пляж. – Пытливый взгляд тети заставляет меня добавить: – Другой пляж.
Я слышу в его голосе неуверенность, когда он отвечает:
– Конечно.
Он лжет насчет того, что у него нет планов. Такеру всегда есть куда пойти.
У меня жужжит телефон. «@duckertucker отметил вас на фотографии». Открываю уведомление и вижу нас обоих, улыбающихся на фоне синего неба. У меня в руке диплом, а на плечах мантия, зеленый цвет которой мне совершенно не к лицу. Но я кажусь счастливой. Очередное подтверждение, что социальные сети – ложь.
Три дня назад моя новостная лента пестрела такими же фотографиями из моей прежней школы в Индиане. На снимках – мои бывшие одноклассники с улыбками и в голубых мантиях. Почему этого нет у меня? Эти фотографии должны были принадлежать мне.
– Ужин? – спрашивает тетя Кортни.
Я представляю, как сижу напротив тети в каком-нибудь сетевом ресторане, мы едим, и она пытается расспросить меня о том, о чем, по ее мнению, должен спрашивать взрослый, родитель. Но она мне не мать, а всего лишь младшая сестра отца, которой не повезло остаться единственным достаточно надежным взрослым, чтобы взять меня под опеку. До этого года я видела ее только на Рождество. Тетя, которую ты видишь раз в год, не тот человек, с которым хочется отмечать одну из самых памятных дат своей жизни.
– Я не настолько голодна.
– О, – улыбка сходит с лица тети, но быстро возвращается. Как и мое чувство вины. – Деньги нужны?
– У меня есть, – отвечаю я. Это еще одно, что я не позволяю ей делать.
– Ладно. Вернешься не слишком поздно? – спрашивает она, но в этом «не слишком поздно» нет никакого смысла. Я ни разу не приходила
Такер продолжает набирать сообщения в телефоне, и мне становится интересно, с кем он переписывается. Я подавляю любопытство, потому что оно слишком напоминает надежду.
– Эй! – Я толкаю его бедром, и он поднимает взгляд, на мгновение смутившись.
– Прости, – он извиняется и сует телефон в карман, – я просто писал…
Мне так хочется задать вопрос, он уже вертится на кончике языка. Это могли быть просто слова. Но я боюсь, что в них проявится нечто большее, чем вопрос.
Своей маме? Своей семье? Истону?
Глаза Такера меняются. В них появляется жалость, и я сглатываю досаду. Я всегда вызываю сочувствие, но получать его от Такера – это невыносимо. Он должен видеть меня иначе. Он должен понимать.
– Пляж?
Я глубоко вздыхаю.
– Да.
Это всего в двух кварталах отсюда, потому что в пляжном городке Сан-Диего все неподалеку. Тетя Кортни машет нам на прощание и уходит на парковку, а я игнорирую собственное чувство облегчения. Как же паршиво испытывать его по отношению к человеку, который всегда так добр ко мне.
Я шагаю навстречу волнам, а Такер подходит к фургончику, где продают буррито. Тихий океан так шумит, что вокруг почти тихо. Тишина, в которой ты оказываешься, подобна туману, в какой-то момент ты перестаешь в нее вслушиваться и начинаешь чувствовать. Я зарываю ноги в песок и смотрю, как солнце погружается в черную воду.
Такер бросает на песок между нами коричневый пакет с чипсами, и я опускаюсь рядом с ним. Он протягивает мне буррито.
– Аль пастор [1] , без риса, без бобов, потому что ты невыносима.
Я обшариваю пакет.
– А где зеленый соус? – спрашиваю я.
– Сказали, закончился.
Я смотрю на него.
– Ты знаешь, что у тебя голос становится выше, когда ты врешь?
Он насмешливым тоном подражает моему голосу:
– Спасибо за буррито, Такер. Ты лучше всех. Спасибо, что бросил все, чтобы погулять. Схожу за зеленым соусом сама, я же не трусиха.
1
Al pastor (исп.) – «по-пастушьи». Начинка из свинины, замаринованной в специях и приготовленной на вертеле (Здесь и далее прим. пер.).
У меня вырывается стон. Как будто соус – это сейчас самое важное и я без него умру.
– Ты знаешь, что продавщица меня ненавидит. А тебе всегда дает зеленый соус с добавкой.
– Как драматично, – бормочет он, разворачивая фольгу, – ничего не могу поделать с тем, что Марии нравится все красивое.
Мы поднимаем буррито, и Такер делает снимок на фоне волн. Он подписывает его как «Праздничные буррито с моей девочкой». Я откусываю край лепешки и смотрю на горизонт. До нас доносятся крики людей, играющих в воде. Море уже начало выползать на берег.