Ошибки, которые мы совершили
Шрифт:
– Сэндри! Бен! – поздоровался с мистером и миссис Олбри офицер Томас. – Я привез вашего правонарушителя, – он произнес эти слова шутливым тоном. – Мне надо еще отвезти домой девочку Трумэнов.
Миссис Олбри бросила быстрый взгляд на машину.
– Эллис? Дочку Тру? – Мама Истона произнесла мое имя так, будто что-то знала обо мне. – Я и не поняла, что Ист был с ней.
Офицер Томас кивнул, а потом простонал:
– Она лазает, как паук.
– Ты позвонил Тру? – Она скрестила руки на груди, словно поежившись от холода, несмотря на жару.
–
Прищурившись, миссис Олбри посмотрела на сына, потом на меня. Даже при свете луны она была красива в совершенно иной манере, чем моя мать.
– Я могу позаботиться о том, чтобы она добралась до дома, Томми, – сказала миссис Олбри, положив ладонь ему на руку.
– Но я должен сам… – переминаясь с ноги на ногу, протянул офицер Томас.
– Ты хочешь разбираться с Тру? Тебе нужна эта головная боль?
Он пожевал губы, раздумывая над вариантами.
– Если я узнаю, что вы отвезли ее не домой…
– Честь скаута. – Она подняла три длинных пальца с идеальным маникюром.
Офицер одарил ее озадаченным взглядом:
– Ты не была скаутом, Сэндри.
К окну Истона подошел Диксон, старший из братьев Олдри. Он провел большим пальцем по горлу и свесил язык, словно мертвец, а потом его оттолкнул Такер. Диксон был больше, чем Такер, но все-таки пошатнулся. Такер обхватил ладонями лицо и прильнул к окну. Когда его глаза нашли мои, уголки губ медленно потянулись вверх.
К месту, где было лицо Такера, взлетел кулак Истона и ударил в стекло. Лицо Такера исказилось от злости, и он шлепнул по месту, где сидел Истон. Диксон со смехом оттащил Такера назад, и двое принялись мутузить друг друга.
Открылась дверь с моей стороны, и офицер Томас поторопил меня выйти и встать перед взрослыми.
– Здравствуйте, миссис Олбри, – говоря это, я смотрела в землю.
Миссис Олбри тепло мне улыбнулась.
– Зови меня Сэндри.
Я нервно теребила старую футболку. Мать Истона должна была решить, что со мной делать: оставить на крыльце в ожидании родителей, которые за мной не приедут, или же отвезти в наш темный дом.
Оба варианта превращали значение ее улыбки в жалость.
– Ее зовут Эллис. – Позади меня Истон перелез через сиденье и вышел из машины.
– Элвис? – переспросил Диксон. Его лицо было почти точно таким же, как у брата, за исключением отразившегося на нем непонимания.
– Тихо, – оборвала его миссис Олбри.
– Эллис, – повторила я, пытаясь придать голосу уверенности.
Диксон с разочарованным лицом повернулся к Такеру:
– Мне больше нравится Элвис.
– Да не сомневаюсь, Дикси, – рассмеялся Такер, уворачиваясь от удара Диксона.
– Эллис, солнышко, ты хочешь есть? – спросила меня Сэндри.
Я хотела, но стеснялась в этом признаться. Кажется, она все поняла.
– Ты любишь пироги? У меня там есть немного.
– Все любят пироги, мам, – ответил за меня Диксон.
Вслед за семейством Олбри я поднялась на крыльцо и вошла в дом, где пахло лимонами и сахаром. Как только моя нога опустилась
Миссис Олбри отогнала мальчиков от пирога и вздохнула.
– Ну как звери прямо, – едва слышно отругала она их. – Эллис, отрезать тебе кусочек?
Такер протянул мне вилку – проверка. Она повисла в воздухе в ожидании, когда я решу, каким человеком хочу здесь быть. Внутри дома с огромными ботинками и мягкими пледами.
Мои пальцы обхватили столовый прибор, и я откусила кусочек пирога. Магические чары над братьями рассеялись, и они вернулись к еде, стуча металлом о металл в битве за кусочки фруктов или масляной корочки. На четвертой вилке я подняла взгляд на Истона, что не сводил с меня глаз. Его губы были плотно сжаты.
Я опустила вилку.
– А ты не такая, как я думал, Эллис Трумэн.
Я пожала плечами, но не смогла не отметить про себя, что Истон Олбри думал обо мне.
3
Между рассветом и закатом на самом деле нет особой разницы.
Небо раскрашивают одни и те же цвета. Тот же свет борется с темными небесами, истертыми и потускневшими. Проблема с небом в том, что иногда невозможно сказать, что начало, а что конец.
Мой фартук лежит на столе, весь в пятнах кофе и молока после смены, а я смотрю на письмо о предоставлении общежития от Калифорнийского университета. Я не могу сказать, закат сейчас или рассвет.
– Ты уже все?
Я подпрыгиваю, хотя голос мне знаком. Позади меня стоит Уилл, на груди у него значок с именем, а в руках тряпка.
– Ага, – отвечаю я, глядя на океан.
Он отодвигает стул рядом с моим и садится.
– Ты забыла чаевые, а еще я подумал, что ты не откажешься от кофе. – Уилл придвигает ко мне стопку однодолларовых купюр и бумажный стаканчик, на боку которого черным маркером нацарапано мое имя. Он всегда приносит мне кофе. – У меня такое ощущение, что я не видел тебя целую вечность. Как прошел выпускной? Как ты и ждала?
Его тирада звучит настолько странно, что я смотрю на него, думая, что он шутит, но, как и всегда, Уилл искренен.
Истон сказал бы, что он ужасно раздражает.
Я провожу ладонью по шее и приказываю себе перестать вспоминать Истона.
– Все прошло хорошо.
– Я видел фото. Ты отлично выглядела, – он не краснеет, произнеся это, и я спрашиваю себя, каково это – просто говорить такое. Без страха. – Моя семья закатила на мой выпускной большую вечеринку. Бабушка напилась, а мама рыдала. Это было вообще не то, чего я ждал.