Ослепительный нож
Шрифт:
– Ох, не опоздали, слава Богу!
– пошла навстречу амма Гнева.
Власта, глядючи на спутницу Евфимии, сказала:
– Мыслит убежать.
Боярышня, касаясь незнакомки, ощутила её трепет. Припомнила, что Власта среди двенадцати лесных сестёр известна даром знать чужие мысли. Полактия уставилась на трепетавшую. И та, как Всеволожа в лесном тереме, окованная взглядом чародейки, лишь дёрнулась на месте и застыла.
– Не изводи постылого, приберёт Бог милого, - грозно прошептала амма Гнева.
Где слышала Евфимия
– Глядите-ка, на нашей-то боярышне лица нет, - волновалась Власта.
– А эта силоедка ишь как расцвела!
Тут амма Гнева шагнула ближе, сделала движение руками, будто бы натягивает лук с наложенной стрелой.
– Со мной стоят Борис и Глеб, и Фрол и Лавр!
– грозно молвила она.
– Емлют в свои святые руки тугие луки, и тетивы шёлковы, и стрелы калены, и ставятся около меня, рабы Божией Акилины, и стреляют чародейца и чародейцу, и черньца и черницу, и отрока и отроковицу, колдуна и колдуниху, ведуна и ведуниху, и всякого лукавого человека. Сгинь, жена, бесовским сущим духом оберегаема, понуженная к злу, лицом нечистым развращающая…
Чем дольше амма Гнева заклинала, тем явнее менялся лик дворцовой девы. Румянец спал со щёк, дебелость усыхала, кожа морщилась, желтея, глаза погасли, рот ввалился, из-под понки выбилась седая прядь, спина согнулась…
– Ой!
– отпрянула Евфимия.
– О, амма Гнева!
– закричала Власта.
– Избавь нас от Мастридии!
Боярыня-ведунья обнаружила зажатую в перстах десницы маленькую косточку, которую намеревалась метнуть в старуху.
– Не совершай!
– схватила её руку Полактия.
– Не принимай грех на душу…
Отвлёкшись, она отвела взор от страшной зелейницы, и та метнулась из сеней. Долго слышался в дворцовых переходах женской половины стук её тяжёлых башмаков.
Власта и Полактия, подхватив под руки Евфимию, поторопились из дворца. Впереди шагала амма Гнева. Бердышники, что охраняли чёрный вход, беспрекословно пропустили женщин и вдогонку перемолвились между собой:
– Боярыня Мамонова с боярышнею Всеволожей…
– Должно быть, с пира. Обе вполпьяна.
На площади нашли карету с заждавшимся Кумганцем на том же месте, где его оставила Евфимия.
– Ох, Фимушка, на своё счастье ты забыла у меня вчера свой платчик носовой, - радовалась амма Гнева, едучи в карете.
– Провидица Янина нашла его и принялась разглядывать. Увидела тебя в княгининых покоях во власти ведьмы. Прибежала. Мы оставили её подле встревоженной
– Мне в мысли не взбрело, что я во власти ведьмы, - сокрушалась Всеволожа всё ещё слабым голосом.
– Она не только ведьма, а ещё и вовкулака, - пояснила Власта.
– Ну, силоедка, - уточнила она, видя удивление боярышни.
– Вовку лаки кровь сосут, а эта силу молодую пересасывает, чтобы самой сильнеть да молодеть. А думала она, насытясь, опоить тебя мертвящим сонным ядом. Сидящая за приставами старая княгиня подвигла свою верную слугу на мщение.
Полактия вздохнула.
– Едва не стала оборотнем верная слуга.
– И присовокупила, обернувшись к Гневе: - Кем ты, амма, собиралась её сделать, кошкой?
Та сумрачно сказала:
– Мышью.
«Лопаточники»!
– вспомнила Евфимия таинственную книгу, виденную в лесном тереме.
– Волхвованье на костях животных!»
Так и белела перед её взором маленькая кость, зажатая в деснице аммы Гневы.
– Всуе отпустили зелейницу, - хмурилась Власта.
– Мышь была бы безопаснее.
Карета въехала во двор.
Евфимию ввели в её одрину, напоили горьким взваром, и она тотчас заснула…
…Кажется, спустя мгновение глаза открыла, ощутив в себе былые силы, будто ничего с ней не случилось.
В дверях стоял отец, распространяя по одрине винный дух.
– Ты, сказывают, прихворнула?
– Устала, - молвила боярышня, припоминая, рассказала ли Мамонше о судьбе Василиуса. Припомнила, что рассказала перед сном. И про целебный добряш-камень, что дядя перекатывал в ладонях, судя племянника.
– Должно быть, пир примирный быстро завершился?
– взглянула Всеволожа на отца.
– Откуда тебе ведомо о пире и о мире?
– спросил он, памятуя, что дочка до суда покинула дворец.
Боярышня лукаво усмехнулась:
– Чую вони винные. Зрю лик суровый. Всеволожский грузно опустился на лавку у стены.
– Мне этот пир не в пир. Боюсь, восстанет недобитый змий.
– Как птица Феникс, - повторила скрытница слова Василиуса.
– Ах, на суде Семён Морозов нёс такую ал алы с маслом! Уши вяли, - сердился Всеволож.
– А младший Юрьич, Дмитрий Красный, по простоте ему поддакнул. И государь послушал двух любимцев, сына и наперсника, а не меня. Поплачет после.
– Вправду ли, что твой соперник - дядя Семена Филимонова, верного слуги Василиуса?
– спросила Всеволожа.
– Не оттого ли защищал он свергнутого?
– Нет, - возразил боярин.
– У двух Семенов, старого и молодого, меж собой немирье. Он выступил единственно мне в пику. И тут я оказался под щитом. Подумай только: свергнутому дана в удел Коломна, достояние наследника, старшего сына. Взбешён Василий Юрьич…
– Васёнышу удар под ложечку?
– весело вставила Евфимия.
– Тут смех не к месту, - хмурился боярин.
– Чую беду.