Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
– Что, брат, остаешься?
Он настойчиво вглядывается мне в глаза, и я пожимаю плечами.
– Ещё бы! Никак не могу избавиться от любви к вечно жёлтым светофорам и птичьему помёту, – шепчу проникновенно, шаря при этом в его кармане. Дело нелёгкое: велика вероятность нащупать что-то не то. Пока что моя добыча – всего лишь изрядно помятая пачка сигарет. – А лужи и белые мельтешащие точки перед глазами повергают меня в неописуемый восторг. Не говоря уже о…
– Хватит, – прерывает он, разжимая свою граблю. Пачка сигарет давно перекочевала ко мне в карман, так что я спокойно вскидываю руки и отвечаю:
– Как скажешь!
Его шайка
– А остальные? – интересуется Стражник.
– И они. Без нас отсюда исчезнет хорошая музыка.
Стражник кивает, и мне кажется, что этот верзила-панк видит себя, как минимум, рыцарем в сверкающих доспехах, а меня – чумазым бездомным пацанёнком. Хилым трусом. Кудрявым мальчишкой, которому ещё предстоит вырасти. И, наверное, он прав даже больше, чем я думаю.
Стражник мудр и если бы здесь у кого-то были хоть какие-то возрастные признаки, то он наверняка был бы стар. Вполне возможно, что в его версии Потустороннего мира мимо светофоров проезжают кэбы. И близнецы, играющие на перекрестках «Нирвану», вызывают у прохожих когнитивный диссонанс. Не удерживаюсь и, нагибаясь за своим скейтом, отвешиваю Стражнику галантный поклон.
– В общем, бывай. И держи, – он вытаскивает из рюкзака блок сигарет и бутылку какой-то бодяги, которую намешивают в здешних барах. – Даст… - Стражник замолкает и вглядывается в серое небо, – не свидимся, – вздыхает он, протягивая всё мне. Зацапываю дары и киваю:
– Надеюсь. Ни пуха, ни пера и попутного ветра!
Плывущие перед глазами белые точки начинают медленно растворяться, и я понимаю, что нужно спешить. Это у меня получается хорошо.
В нашем доме открыты окна. Забросив ноги на подоконник, Джун размеренно курит. Она умеет это делать – курить красиво. Спешащие прохожие сворачивают шеи и перешёптываются, но никто не опускается до низких замечаний. Пресекать пошлости взглядом Джун тоже умеет, как никто другой.
Поджигаю груду мусора перед домом и пролезаю внутрь через окно. Не слишком люблю возиться с дверью. Близнецы появляются практически сразу. Арк запрыгивает следом за мной, а Арс, за плечами которого болтаются две гитары, проникает в дом стандартным способом.
Вот и всё. Все трусы в сборе. Можно зажигать костры, закрывать окна, баррикадировать двери и рассказывать истории под звуки гранжевых пластинок. Так и пройдет моё семнадцатое Время. Так проходили все шестнадцать.
Мы все появляемся одинаковыми. Запутанными, растерянными, не знающими, что делать и куда идти. Нам всем здесь холодно и неуютно, как бывает, когда ждёшь автобуса на промозглой остановке, а он и не думает приходить. Мы все чувствуем, что надо двигаться дальше, только вот куда? Ответа нет.
Я пришел вместе со Временем. Обычно так не бывает, наверное, что-то где-то глюкнуло или сломалось. Мне, потерянному и ничего не понимающему, довелось стать свидетелем местного Апокалипсиса. Всё горело и рушилось, люди сталкивались друг с другом и кричали на все голоса, не видя и не слыша ничего вокруг. И – что самое страшное – в этом массовом сумасшествии каждый был сам за себя.
Джун вытащила меня из-под обгоревшей
Наше недолгое путешествие завершилось в канализации. Там, в тусклом свете костра, близнецы перебирали струны гитар, а Мих голосил:
Я не единственный!
Я не единственный!
Презирай меня,
Делай это снова и снова...
Чистая агрессия разливалась по затхлым коридорам, очищая всех нас, ограждая от ужаса, творившегося на улице. Что-то светлое и теплое рождалось в сырой вони из ненастроенных гитар, спутанных волос, небритых подбородков и просвечивающих сквозь дыры в потертых джинсах коленей.
А когда Время ушло, мне предложили убраться вон. Я послал их к черту и остался.
Вскоре я узнал, что здесь нет ни ночи, ни дня, а есть лишь серые сумерки и лужи, в которых отражаются здания: настоящие или те, что вижу я.
Белобрысые, тощие и долговязые близнецы Арс и Арк, откровенно косящие под Курта Кобейна - две башни, соединенные галереей. Со множеством комнат, заваленных разным хламом, приветливыми жёлтыми окнами и открытыми нараспашку дверями. Крепкий Мих – заброшенная школа, в которой когда-то было шумно и весело, но теперь слышна лишь крысиная возня. Джун… Джун всегда была разной, изменяясь от маяка до маленькой лодочной станции, от мрачного подъезда до особняка в викторианском стиле. Длинные прямые волосы, ровная чёлка, тёмные веснушки, зелёные насмешливые глаза, нарочно выставляемые напоказ ноги в синяках, привычка красиво курить, умение передавать настроение одним взглядом – в Джун было так много всего, сочетаемого и не очень, что мне оставалось только удивляться тому, сколько разных помещений может уместить в себе такая хрупкая девчонка.
За день в лужах мелькают тысячи отражений, и в них мучительно не хватает чего-то теплого.
А иногда наступает Время. Чёрными птицами, заслоняющими небо, оно несёт с собой темноту и запах свежего помёта. И мы поджигаем все, что может гореть. Что нам в том мире? Что нам в этом? Мы просто знаем: надо прятаться, пока другие отчаянно бегут. Глупо спрашивать, куда и зачем.
Войти во Время – единственный способ выбраться отсюда, снова начать играть в жизнь. Только не предугадаешь, удастся ли. Может, ты просто будешь сходить с ума и переживать конец света ещё и ещё, пока твоё Время не придет за тобой. С меня хватило. Каждый раз бороться непонятно за что – удел сильных, а мы из другого теста. И гордиться можем лишь небольшой победой над законом улиц, что гласит: «Никогда ни к кому не привязывайся». Здесь не принято сбиваться в стаи. Ведь когда приходит Время, ты остаешься с ним один на один. Даже те, кто ходит толпами, идут не друг о друге, а сами о себе.
Мы же учились уживаться вместе. Это было непросто.
Миха я помню плохо. Он был грубым и резким, носился со своими трагедиями, как последний Гамлет, и ушёл в моё третье Время. Просто вышел на улицу, даже не сказав никому ничего на прощание – и исчез. О нём старались не говорить. Так было легче.
Лишь из намеков и оговорок я узнал, что сюда Мих попал с кем-то. Этого кого-то Время забрало раньше, а его оставило. Впрыгнуть в следующий поезд у Миха не получилось. И в тот, который шёл за ним, тоже.