Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
Трогать её в таком состоянии было опасно — могла и за руку цапнуть ненароком. Потом бы, конечно, сама и залечила, но от этого не легче.
Впрочем, чтобы её тронуть, надо было сначала встать, а Тимур не был уверен, что осилит этот подвиг самостоятельно.
— Хватит, — тихо попросил он.
Его либо не услышали, либо проигнорировали: Диана снова прыгнула на Людвига, тот с трудом увернулся, подставив меховое плечо вместо шеи, щёлкнул зубами над самым ухом Дианы (наверняка мог и укусить, но сдержался), кое-как вырвался и забился
Диана раздражённо выплюнула на пол клок серой шерсти и снова зарычала.
Тимур вдохнул поглубже, собрал волю в кулак, приподнялся и приказал:
— Прекратите разносить мою квартиру! Немедленно!
И снова закашлялся.
Кажется, волки среагировали больше на кашель, чем на приказ, но оба наконец-то замерли и обернулись. Диана смотрела жалостливо, Людвиг — жалобно, и непонятно было, какой из этих взглядов переносить тяжелее.
— Точно, я же тебе чай обещал, — вспомнил Людвиг, выбираясь из-под столика уже в человеческом облике (хотя в волчьем наверняка было бы проще). — Дин, меня же нюх не подводит, у тебя в той зелёной банке ромашка, да?
— Да. Там где-то ещё остатки чабреца, тоже можно добавить.
Диана была без обычного своего боевого макияжа, в спортивном костюме и кроссовках — либо из тренажёрки шла, либо из бассейна. И, видимо, решила в гости заглянуть.
На Людвига она косилась нервно, настороженно. Явно прикидывала, стоит ли ещё раз попробовать в него вцепиться. Но почему-то выжидала.
У Тимура было две версии: либо Диана посчитала, что здесь и сейчас ей Людвига не одолеть, и решила не позориться; либо Тимур ей оказался дороже разборок, и по его просьбе она готова была заключить шаткое перемирие.
Первая версия выглядела намного правдоподобнее. Диана, конечно, Тимура ценила, но не настолько, чтобы прекращать ради него драку.
— Кто-нибудь объяснит, что здесь всё-таки произошло? — спросила она, приглаживая волосы, привычно собранные в высокий хвост.
— Конечно, — пообещал Людвиг. И повернулся к окну, задумчиво прислушиваясь к чему-то, недоступному для человеческого восприятия. Или просто у Тимура сегодня с восприятием было очень плохо. — Только чуть погодя. Дверь пока что открой, а я чаем займусь.
— Я тебе служанка, что ли?
— Так и я не повар.
— А если не повар, так оставь чай в покое. Всё равно я Тимуру не позволю даже стакан воды из твоих рук взять.
— Поздно, он уже взял. И даже выпил.
Абсурдную перепалку прервал ещё один звонок домофона.
— Ну открой, — скорчил жалобную физиономию Людвиг. — Там врач, не люблю врачей.
— Пожалуйста, — попросил Тимур.
Диана красноречиво вздохнула — и сдалась.
В этот раз за дверью действительно оказался врач. И действительно терапевт из поликлиники, а не оборотень-косметолог. Только вот…
— Васильева! Какими судьбами? Это же не твой участок!
— Рыбникова, а ты сама-то здесь откуда? Это же не твой жених!
—
— А у меня дежурство, воскресенье же, один врач на всех. Рассказывайте, Тимур Игоревич, что с вами приключилось?
В такие моменты Тимур ненавидел маленькие города и старые спальные районы, где все друг друга знают и даже теория пяти рукопожатий даёт сбой, потому что в самой длинной цепочке получается максимум три звена.
Вот, допустим, Маша тогда-ещё-не-Васильева когда-то занималась вместе с Дианой на подготовительных курсах перед мединститутом. Особой дружбы между ними не возникло, да и специальности они выбрали в итоге разные, но, встречаясь на улице или в магазине, всегда останавливались как минимум на полчаса, обсуждая общих знакомых.
А потом Маша вышла замуж, стала Васильевой, родила ребёнка, а ребёнок в этом году уже в шестой класс пошёл. И угадайте, кто ведёт у него историю?
— Не знаю… Простыл… — вздохнул Тимур. — Доброе утро. Извините, что не встаю…
— Добрый день, я бы сказала. — Маша (Мария… Как же у неё отчество?) вплыла в комнату под аккомпанемент позвякивающих бус и серёг. Если бы не медицинский халат, небрежно накинутый поверх пёстрого платья, она бы сошла за цыганскую танцовщицу или гадалку. И за руку Тимура она ухватила таким характерным жестом, что, казалось, сейчас скажет: «Ой, милый, ждёт тебя казённый дом и сердце разбитое».
Но вместо этого прозвучало банальное:
— Температуру мерили?
— Тридцать восемь и девять, — доложил из кухни Людвиг.
— Ясно. Рубашку расстёгиваем… Ого, сколько на вас всякого нарисовано! А я думала, детвора опять сочиняет. — Маша небрежно ткнула в нарисованное стетоскопом, и Тимур вздрогнул от прикосновения холодного металла к горячей коже. Татуировок на груди было совсем немного — так, несколько символов, набитых в глубокой юности. Фёдор, конечно, попытался объединить их в одну композицию, но получилось всё равно нечто хаотичное и не слишком эстетичное. Руки выглядели намного аккуратнее. — Глубокий вдох. Выдох… Рыбникова, а ты чего пялишься? Не успела рассмотреть за столько лет? Выйди и не мешай мне работать.
Диана хмыкнула и демонстративно застыла в дверях, скрестив руки на груди. Пялиться, конечно, не прекратила. Хотя действительно — было бы на что смотреть. Сама же узоры разрабатывала.
— А мята есть? — безмятежно донеслось из кухни.
— Кончилась.
— Ну как так? Совсем за хозяйством не следишь!
Тимур снова закашлялся, скорее нервно, чем болезненно.
Вся эта ситуация: нагрянувшая без приглашения Диана, Людвиг с чаем, Маша со стетоскопом, собственная болезнь и воспоминания о вчерашних событиях — ощущалась продолжением бреда. Факты и мысли никак не хотели стыковаться друг с другом и перекатывались в голове тяжёлыми разрозненными камушками.