Основы искусства святости. т3

Беляев Епископ Варнава

– Не имеешь ли нужды в нескольких хлебах?

– Нет, владыко, — отвечал тот. — Прежде, когда я брал у тебя что-либо, оно входило как огонь в мой дом и пожи-

– 138-

рало его. А теперь, когда не принимаю от тебя ничего, имею все с избытком, и Бог благословил меня.

Монах пошел к старцу и пересказал ему все случившееся. Старец сказал ему:

– Разве ты не знаешь, что имущество монаха — огонь? Куда оно входит, там все пожигает. Брату твоему полезно от трудов своих творить милостыню, чтобы за него молились святые мужи. Таким образом он наследует благословение и

7

умножится имущество его .

Отсюда следует, что миру даже выгодно работать на монахов. Ибо, отдав в дар лишь часть заработанного, обратно получают сторицей (Лк. 6, 38). Необходимо,

еще раз повторяю, обратить внимание и на граничащее с искусством умение опытных иноков дать нужный совет.

Итак, вопрос не в том, что монастыри должны отдавать все свои силы на пользу общества, об этом и говорить нечего, рассуждения эти лживые и руководствуются бесовской логикой (да потом такие монастыри не монастырями бы уже следовало назвать, а как-нибудь иначе, и к тому же те из их насельников, которые не примирились бы с таким нехристианским порядком вещей, ушли бы и опять основали монастыри в прежнем духе, как настоящие рассадники духовной жизни, строящейся на сокровенном делании и молчании, ибо законы духовной жизни непреложны и душа, как мы видели в предыдущем параграфе, требует аскетического строя и всегда будет к нему стремиться), а вопрос заключается в том, в каких границах дозволяется спасающемуся соприкасаться с миром для косвенного ему служения, когда тот работает в монастыре еще по послушанию и когда уже достигает совершенства.

Чтобы яснее представить себе дело, удобнее всего данный вопрос расчленить на два следующих:

1) о видах послушаний — какие кому позволительны и какие - нет? (В их оценке должно руководствоваться пользой, приносимой душе);

2) о границах послушаний — насколько им можно и должно отдавать свое время и внимание?

Если монахи имеют своей целью очищать себя от смрадных страстей, обуревающих душу человека в мире, то все их поступки и дела должны быть чисты, безукоризненны и служить к удовлетворению самых необходимых потребностей, а никак не для питания сластолюбия. Ничтоже бо – 139-

внесохом в мир сей, — говорит св. апостол, — яве, яко ниже изнести что можем. Имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1 Тим. 6, 7-8). Этим общим замечанием определяется весь характер иноческого труда (результаты этого труда должны служить как для собственного скромного пропитания, так и для отдачи на сторону, если остаются излишки).

В древности — возьмем время египетских монахов - культура была не хуже нашей (а в художественном отношении она до сих пор еще остается непревзойденной), однако святые отцы египетские не считали для себя обязательным выработку предметов роскоши и плотоугодия, а плели, большею частью, корзинки, рогожи, циновки, веревки из пальмовых ветвей, продавали их на рынках (в Александрии) и этим кормились. Странно было бы от людей, оставивших ради Бога свои занятия в миру (как, например, Арсений Великий), требовать тех же самых занятий для того же самого мира еще и в пустыне! Зачем же тогда уходить было из мира?.. Конечно, для того чтобы никогда не видеть его и не соприкасаться с ним.

Да что много говорить, даже труды, приносящие несомненную пользу людям и сами по себе являющиеся добродетелью, а не средним делом , и то не всегда дозволительны новоначальным, и требовать таковых от них могут только те, для которых нет разницы между подаянием милостыни неверующим или верующим; живущим в нерадении или внимательным к духовным своим чувствам и помыслам; между милостыней ничего или мало понимающего в духовной жизни и благотворением мужа совершенного. То же относится и к устройству школ, больниц, приютов, богаделен при монастырях. Для собственных нужд можно их устраивать (да они и существуют) и по послушанию там прислуживать, но превращать это в самодовлеющую цель — не годится. В уставах святых отцов наших, принесенных ангелами с неба (как в уставе Пахомия Великого),

ничего не говорится о служении монастырей миру, хотя сами святые, будучи совершенными, и служили ему.

Но то, что является исключением, не должно вводить в общее употребление. Святые достигли той меры, при которой можно извлекать пользу из чего угодно, даже из таких вещей, которые оказываются для новоначальных и даже для достигших средней степени совершенства несомненно -140-

погибельными. В этом заключается ложь общественной «филантропии», требующей от маломощных душ великих подвигов. И беда в том, что миру и доказать нельзя, что монах — немощный человек, для которого даже беседы на душеспасительные темы вредны, потому что рассеивают и отвлекают от умной молитвы. Ибо мир не знает, что такое рассеяние духовное, что такое умная

молитва; не поймет, сколько ему ни толкуй, как доброе дело может быть вредным...

Итак, оставим эти рассуждения. Для мира внешние добродетели не только возможны, но и обязательны, но для монахов начертан иной путь, и понять его могут только те, в сердце которых вспыхнула искра Божией благодати и затеплился огонек любви к Богу, а отсюда и к безмолвию, к пустыне... «Бог видит, что я люблю вас, — говорил авва Арсений Великий братии, от которой бежал, — но не могу быть вместе и с Богом и с людьми. На небе тысячи и мириады имеют одну волю, а у человеков воли различны. Нельзя же мне оставить Бога и быть с

9

людьми» .

Опуская рассуждения о количественной стороне труда и о границах его, о чем скажу в ином месте¹⁰, не хочу сейчас оставлять читателя в смущении и приведу случаи из житий святых и истории подвижничества нашей Св. Руси, показывающие, что иноки принципиально не отказываются от служения на потребу ближним, в какой бы оно форме ни выражалось. Но опять замечу, что не для всех это возможно и обязательно, а только для лиц, достигших, по крайней мере, средней степени совершенства¹¹.

Так, преп. Сергий Радонежский «многих научает душеполезными словесами и на покаяние к Богу обращает»¹². То же слышим о последующих пустынных отцах. «Преп. Арсений... ни встречного зверолова, ни рыбака не отпускал без благословения, ни одного трудящегося — без призыва на его дело милосердия Божьего. Св. Димитрий Прилуцкий, пользуясь тем, что его обитель лежала "на распутиях многих, мимоходящих от Москвы и даже до великаго окиана - моря", превратил ее как бы в постоянный приют, где странники получали, конечно, не одну только телесную пищу»¹³.

Таково общественно-просветительское значение святых¹⁴.

Рядом с поучением шли дела милосердия, которое русское иночество с самого начала включило в свои существен--141ные обязанности. Заповедь о милосердии преп. Сергия, «никогда не оставлявшего благотворения, никого из неимущих не отпускавшего с пустыми руками», вменившего своей братии в обязанность призрение странников и уход за больными, — эта заповедь исполнялась не только ближайшими его учениками, но сохранилась и до наших времен¹⁵. И так было не в одной Троицкой Лавре, но и во многих других обителях, во всех лучших. Нет — да и не могло быть — «ни одного подвижника, основателя или выдающегося руководителя монастыря, который, несмотря на всю личную склонность к "пустынному" и созерцательному житию, не отличался бы деятельным милосердием и не заповедал бы его братии. Нестяжательность для себя и даже для обители, с одной стороны, готовность к помощи нуждающимся — с другой, — вот общая им характерная черта. Таким учителем нестяжательности был, например, преп. Кирилл Белозерский... Во время голода он раздавал народу без остатка все, что было в монастырских закромах, которые, однако, чудесным образом не переставали пополняться...¹⁶ Такими же нестяжателями были преп. Стефан Махрищский, преп. Евфимий Суздальский и "великий наставник о страннолюбии и о труде" преп. Димитрий Прилуцкий, отказавшийся от пожертвований на монастырь, внушая благотворителям, что