Основы искусства святости. т3
Шрифт:
монахом;
во-вторых, поэтому-то Шерлок Холмс, между прочим, и произвел впечатление на публику, когда рассказы о нем появились в печати.
Таким образом, монашество, неприемлемое в чистом виде и презираемое в лице недостойных своих представи--134-
телей, легко и с удовольствием принимается в поддельном, фальшивом облике. Отсюда естественно сделать вывод, что тяга к аскетизму свойственна душе человека, тоскующей по идеалу.
§ 6. „Деяние или видение?“- практическое и созерцательное направления в истории монашества.
Трудовой или созерцательный монастырь (или образ жизни) наиболее соответствует идеалу, вытекающему из учения Христа? И какой из них более всего выгоден для самого спасающегося,
Итак, в какую же сторону нам клонить свою энергию и волю? Как расположить свою жизнь в отношении внутренних задач своей личности и в отношении ближних? На эти вопросы Церковь давно уже дала ответы. В общем тропаре священномученику она прославляет последнего, между прочим, за то, что он «деяние обрел в видения восход». Иными словами, каждому из нас Церковь -135-
разъясняет, что «всякому желающему проходить жизнь духовную, — скажу словами преп. Серафима Саровского1, - должно начинать от деятельной жизни, а потом уже приходить и в умосозерцательную, ибо без деятельной жизни в умосозерцательную прийти невозможно. Путь деятельной жизни составляют: пост, воздержание, бдение, коленопреклонение, молитва и прочие телесные подвиги; путь умосозерцательной жизни состоит в возношении ума ко Господу Богу, в сердечном внимании, умной молитве и созерцании чрез таковые упражнения вещей духовных...»
Если мы обратимся к действующей монастырской практике, увидим то же самое. Существуют трудовые монастыри (Оптина пустынь, Валаам, Соловки), существуют при них и скиты для созерцателей.
Таким образом, по мере духовного созревания человек проходит все степени его, начиная от «деяния» — от делания руками (и для совершенных это не отменяется ) — до «видения» умными очами Божественного света. И законы духовной жизни требуют, чтобы человек, нормально жительствующий, прошел чрез все эти степени, не привязывая себя окончательно ни к одной из них. Таким образом, даже чистое созерцание — эта вожделенная цель всякого настоящего монаха и удел совершенных — не всем и не всегда бывает даруемо. Нередко мы видим, что человек, достигший той духовной степени, когда он отрешается от мира всеми своими чувствами, Промыслом Божиим посылается опять в мир для спасения погибающих душ3.
Предыдущими рассуждениями, очевидно, развеивается сложившееся у некоторых неправильное понятие о монастыре как об учреждении, в котором живущие и вступающие в него должны с утра до вечера только молиться, как бесплотные ангелы. Предыдущими же строками отчасти должны, кажется, удовлетвориться и те, кто недугует осуждением монахов в тунеядстве и «ничегонеделании», раз видят, что в законах, нормирующих их жизнь, говорится о труде (физическом) как составной и необходимой части4. Но привходит сюда и еще некий вопрос, немало смущающий неопытные и неразумные души.
Мнение это — понятно, исходящее не от старчества, а от миролюбцев, постоянно приспособляющих Евангелие к духу времени, наподобие чеховского «хамелеона», — состоит в том, что желают православным монастырям навязать -136-
попечение
Действительно, такое исключительное служение миру противоречит самим принципам монашества, которое оттого и получило свое название, что пребывает вдали от мира, уединяется, бежит от всего, напоминающего людские страсти и пороки5. Требовать от молодого монаха — от кающегося и находящегося в борьбе и периоде очищения себя от страстей, чтобы он служил миру, все равно что требовать, чтобы мечущийся в горячке при температуре в сорок градусов был вам прекрасным собеседником и помощником в беде, или требовать от нищего богатства и желать, чтобы человек стал босыми ногами на раскаленные уголья и не терпел вреда, по крайней мере, любезничал с нами в это время... Скажут, мы не требуем невозможного, но того, что и все люди могут делать. Но если мир требует себе служения материального, то требования его в этом случае очень неразумны, потому что как раз материальная культура у него самого стоит на высочайшей степени совершенства в сравнении с убогим монастырским бытом, по существу и не могущим гоняться за мирской культурой (Евр. 13, 14). (Я про упадочные нравы не говорю, ибо и сам мир их в монахах осуждает.) А если мир духовной помощи себе ищет, то, во-первых, от всех насельников монастыря нельзя ее требовать, ибо среди них громадное большинство — боюсь сказать, что все (в обычных обителях), — само нуждается в поддержке со стороны благодати и старцев, а во-вторых, тот, от кого эту духовную помощь можно искать, сам окажет ее даже прежде всякого прошения всем ищущим и желающим. Святые, в том числе затворники и «презиратели» мира, когда было нужно, помогали и служили людям, и иногда даже в несоответствующих своему званию делах, чему сам мир должен дивиться6. Ниже я приведу несколь--137-
ко случаев самоотверженного служения миру со стороны отошедших от него лиц.
Для тех, кто способен видеть дальше обыденных и подлежащих плотскому рассуждению вещей, я приведу один случай из времен египетских древних отцов, который поможет глубже уяснить ту истину, что не монахи должны работать на мир, а наоборот — мир должен работать на монахов и уделять им от своих прибытков. И не для того, конечно, чтобы облагодетельствовать монахов, — ибо что нужно им, отрекшимся от наслаждений? — а для собственной же пользы, чтобы молитвы монахов привлекли на него благословение Божие.
Некоторый монах, рассказывается в «Отечнике», имел брата мирянина, бедняка, и все, что вырабатывал, отдавал последнему. Но тот беднел тем более, чем щедрее подавал ему монах. Видя это, монах пошел к некоему старцу и рассказал ему о происходящем. Старец отвечал:
– Если хочешь послушать меня, более ничего не давай ему, но скажи: «Брат! Когда у меня было, я давал тебе; теперь ты трудись, и что выработаешь, отдавай мне». Все, что он ни принесет тебе, принимай от него и передавай какому-либо страннику или нуждающемуся старцу, прося, чтобы они помолились о нем... (Но не велел себе забирать принесенное — невнимательных предупреждаю о сем, чтобы они не обвинили настоящих монахов в корыстолюбии.
– Еп. Варнава.) Монах так и сделал. Когда пришел к нему брат-мирянин, он отказал ему со словами, заповеданными старцем. Мирянин ушел от него печальным.
Но вот по прошествии некоторого времени приходит и приносит из сада несколько овощей. Монах, приняв их, отдал старцам, прося их, чтобы они молились за его брата. Когда они приняли это приношение, мирянин возвратился в свой дом.
Несколько дней спустя опять принес овощей и три хлеба. Монах, приняв их, поступил, как и в первый раз, а мирянин, получив благословение, ушел.
В третий раз он принес уже много съестного припаса,- и вина, и рыбы. Монах, увидев это, удивился и, созвав нищих, угостил их трапезою. При этом сказал мирянину: