Особенности национального пиара. PRавдивая история Руси от Рюрика до Петра

Мединский Владимир Ростиславович

Легенда о византийском происхождении царской короны получила официальное признание именно при Иване IV. В своем завещании царь благословил наследника шапкой Мономаха, присланной византийским царем Константином из Царьграда. В московской летописи, составленной при Грозном, повествуется, что царь греческий Константин Мономах отправил в Киев русскому великому князю Владимиру Мономаху крест из животворящего древа и царский венец со своей головы — Мономахову шапку. Также в посылке была сердоликовая чаша, «из которой Август, царь римский, веселился», и какая-то золотая цепь [109] . Владимир якобы был венчан этим венцом и стал зваться Мономахом, боговенчанным царем Великой Руси. Оттоле, заканчивается рассказ, тем царским венцом венчаются все великие князи.

109

Эта

златая цепь куда-то потом запропала. Возможно, переместилась в народные легенды и сказки, осев окончательно во вступлении к пушкинской поэме «Руслан и Людмила». Теперь по ней все ходит и днем и ночью кот ученый... А как красиво в духе новой мифологии можно было бы связать Мономахов дар со Знаком Президента Российской Федерации! Согласно официальному описанию: «Цепь знака из золота, серебра и эмали состоит из 17 звеньев, 9 из которых — в виде изображения Государственного герба России, 8 — в виде круглых розеток с девизом: "Польза, честь и слава"». Увы, связать это невозможно. На оборотной знака из золота, который представляет собой равноконечный крест с расширяющимися концами и накладным гербом России, есть год его изготовления — 1994.

Понятно, что очередное обращение к теме шапки было вызвано венчанием Ивана IV на царство, когда были приняты титулы царя и самодержца [110] . Получалось: значение московских государей основано на сложившемся еще в XII веке совместном правлении греческих и русских самодержцев над всем православным миром.

Богоизбранность — вот он поистине неиссякаемый источник харизматичности! Конституция — конечно, хорошо, но как-то надежнее президентскую клятву произносить над Евангелием.

110

Они, как вы помните, были в ходу еще и при Иване III — но как бы в виде пробы и лишь в некоторых, преимущественно дипломатических актах.

Иванов С. В. (1864-1910). Семья

Переписка Сталина и Власова

«Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни?» — писал Грозный беглому боярину Андрею Курбскому. Фигасе заявочка! Царь пеняет князю, что тот, не желая, чтобы его «добровольно» казнили, убежал в Литву. Или Иван Васильевич неловко выразился? Да нет. Он приводит Кубскому в пример его слугу: «Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова?».

КУРБСКИЙ Андрей (ок.1528-1583). Первый политический эмигрант на Руси. Сподвижник и военачальник Грозного взял и сбежал к польскому королю. Вскоре он уже воевал против русских. Родственников своих князь, конечно, погубил. Как он сам писал, царь «матерь ми и жену и отрочка единого сына моего, в заточение затворенных, троскою поморил; братию мою, единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил». Троска — это кол или жердь, страшно даже представить, как это было... Но не думать о том, что будет с его семьей, Андрей Курбский, сбегая, конечно, не мог. Однако «выбрал свободу»

Стременной Курбского Шибанов вынес за своего господина ужасные мучения, и за то был воспет Алексеем Константиновичем Толстым. Правда, героическая баллада Толстого «Шибанов молчал из пронзенной ноги» появилась три века спустя, а пока царь разражается уничижительно-патетическим пассажем: «Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии: погубил не только свою душу, но и душу своих предков. Ибо по Божьему изволению Бог отдал их души под власть нашему деду, великому государю, и они, отдав свои души, служили до своей смерти и завещали вам, своим детям, служить детям и внукам нашего деда».

Вот она, политическая концепция. Я пытаю и казню, но тем самым исполняю волю Господню. А если ты уклоняешься от пыток и казней, бежишь — то ты религиозный отступник и еретик.

Выше мы говорили о том, что происходило в голове у Грозного. Вот это и происходило.

Переписка Грозного с Курбским (а точнее, Курбского с Грозным, потому что первым написал бывший лучший, но опальный князь) — один из самых ярких памятников литературы XVI века. К сожалению, в переводе на современный русский язык во многом теряется страстность этих

посланий и слишком уж выпуклым становится их юмор. И царь Иван, и князь Андрей были остры на язык и, надо думать, во времена, когда они были лучшими друзьями, немало веселили друг друга остротами.

Вот Курбский пишет про свой род: «И твоя царская высота добре веси от летописцов руских, иже тое пленицы княжата не обыкли тела своего ясти и крове братии своей пити, яко есть некоторым издавна обычай». В переводе тоже здорово, но что-то не то: «И ты, великий царь, прекрасно знаешь из летописей русских, что князья того рода не привыкли тело собственное терзать и кровь братии своей пить, как у некоторых вошло в обычай».

Грозный по своим литературным талантам Курбскому ничуть не уступал. Ключевский, который, вообще-то, не любил и не ценил этого государя, тут не может удержаться: «О чем бы он ни размышлял, он подгонял, подзадоривал свою мысль страстью. С помощью такого самовнушения он был способен разгорячить свою голову до отважных и высоких помыслов, раскалить свою речь до блестящего красноречия, и тогда с его языка или из-под его пера, как от горячего железа под молотком кузнеца, сыпались искры острот, колкие насмешки, меткие словца, неожиданные обороты. Иван — один из лучших московских ораторов и писателей XVI века, потому что это был самый раздраженный москвич того времени».

А «раздражение» откуда? От веры в свою исключительность. От все той харизмы, понимаешь...

«Писание твое принято и прочитано внимательно, — отвечал Грозный. — А так как змеиный яд ты спрятал под языком своим, поэтому, хотя письмо твое по замыслу твоему и наполнено медом и сотами, но на вкус оно горше полыни; как сказал пророк: "Слова их мягче елея, но подобны они стрелам". Так ли привык ты, будучи христианином, служить христианскому государю? Так ли следует воздавать честь владыке, от Бога данному, как делаешь ты, изрытая яд, подобно бесу?.. Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься! Чему подобен твой совет, смердящий гнуснее кала?»

Его корреспонденту после эдаких словес [111] оставалось пойти намылить веревку — и повеситься. Но, конечно, целью Ивана было не доведение до самоубийства своего бывшего сердечного друга, а ныне — заклятого врага. Но что именно?

С мотивами Курбского все ясно. Он не просто бежал от жестокого тирана за границу, он перешел к врагу и потом достаточно успешно воевал против московитов. Это генерал Власов XVI века, — такая же сложная фигура, только вот кончил лучше Власова. Веревки избежал.

111

«Писание твое принято и прочитано внимательно», «— Ваш роман прочитали, — заговорил Воланд, поворачиваясь к Мастеру». Правда, по тональности похоже? Михаил Булгаков не мог не быть знакомым с перепиской Курбского и Грозного. В 1935 году на волне повышенного внимания к личности Ивана IV — при Сталине предпринималась попытка его реабилитации — он написал комедию «Иван Васильевич». Мы ее хорошо знаем по экранизации — фильму Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Фразы Грозного словно взяты из писем к Курбскому. «Ой, не лги! Царю лжешь! Не человечьим хотением, но Бо— жиим соизволением царь есмь!» «Ловят? Как поймают, Якина на кол посадить. Это первое дело...» «Бориса на царство?.. Так он, лукавый, презлым заплатил царю за предобрейшее!.. Сам хотел царствовати и всем владети!.. Повинен смерти!» «Пес смердящий! Какое житие?! Ты посмотри на себя! О, зол муж! Дьявол научиши тя долгому спанию, по сне зиянию, главоболию с похмелья и другим злостям неизмерным и неисповедимым!..» Впрочем, последняя реплика во всенародно любимый фильм уже не вошла. Слишком сложно.

Еще и через сто лет польские хронисты считали предательство Курбского большой удачей для короны: «Он был поистине великим человеком. Во-первых, великим по своему происхождению, ибо был в свойстве с московским князем Иоанном. Во-вторых, великим по должности, так как был высшим военачальником в Московии. В-третьих, великим по доблести, потому что одержал такое множество побед. В-четвертых, великим по своей счастливой судьбе: ведь его, изгнанника и беглеца, с такими почестями принял король Август. Он обладал и великим умом, ибо за короткое время, будучи уже в преклонных годах, выучил в королевстве латинский язык, с которым дотоле был незнаком» [112] .

112

Характеристика из книги Симона Окольского «Orbis Poloni» («Польский мир»), вышедшей в 1641 году в Кракове.