Особняк покинутых холстов

Пушной Валерий

– Шеф, – позвал тот Михаила. – Готово. Картина на месте. Иди принимай работу.

– Извини, – сказал он Лилии, поднимаясь со стула, – меня зовут.

– Я тоже посмотрю, – подхватилась она.

Придирчиво осмотрев работу, Михаил одобрил:

– Ну что ж, руки у вас действительно растут из нужного места. – Затем повернулся к Лилии, стоявшей в дверях в кухню: – Как тебе? За тобой последнее слово. Ты здесь хозяйка. Для тебя делается работа.

– Я довольна, – кратко отозвалась та, чувствуя удовлетворение от увиденного.

– Хозяйка,

ты на этой картине настоящая дворянка! – причмокнул языком тот, что с узкими губами.

– Придворная дама, – поправил Михаил. – Фрейлина императрицы.

– Так императоров давно нет, – вставил тот, что с высоким лбом.

– Но они были, – напомнил Михаил. – Эту картину писал мэтр, который в те времена рисовал портреты императрицы.

– Погоди, шеф, ты что-то не то лепишь. Это же не старинная картина, – вытаращился рабочий.

– Да, – подтвердил Михаил невозмутимым тоном. – Написана недавно.

– Тогда как же этот мэтр мог рисовать в те времена? – подковырнул рабочий с ехидной улыбкой, как будто поймал собеседника на вранье.

– Кистью, как все художники, – парировал Михаил, но в его голосе не было язвительности, которая прорывалась у рабочего.

– Понятно, что кистью, но не в те времена, – обескураженно настаивал рабочий.

– Именно в те! – твердо отбил Михаил, не вдаваясь в подробности.

Тот, что с высоким лбом, посмотрел на Михаила как на сумасшедшего, переглянулся со своим напарником, который незаметно покрутил пальцем у виска. Лилия отвела глаза в сторону, чтобы не рассмеяться от вида оторопелых лиц грузчиков. А те вдруг стали спешно сворачиваться, видимо, опасаясь, что чокнутый шеф может не заплатить деньги. Между тем деньги получили сполна и их как ветром сдуло.

– Ты напугал грузчиков, – усмехнулась Лилия.

– Чем?

– Своими выдумками. Много фантазируешь.

– Я сказал правду.

– Если не хочешь, чтобы тебя считали идиотом, никому больше не рассказывай свою правду, – с досадой предупредила она.

– Ты думаешь, что я ненормальный? – глянул на нее рассеянным взглядом.

– Я – нет. Но они подумали именно это.

Михаил перевел глаза на полотно и сменил тему разговора:

– Тебе не кажется, что картина заняла свое место в твоей квартире?

– Я еще не определилась с этим. Мне надо присмотреться, чтобы понять, выиграла прихожая с нею или проиграла. – От двери Лилия охватила оценивающим взором всю прихожую вместе с картиной и Михаилом, стоявшим сбоку от холста.

– Присмотреться? – Он как будто ослышался. – Это видно с первого взгляда. Выиграла не только прихожая, но вся квартира. С полотнами Хаюрдо никогда не бывает проигрыша. – Приблизился к Лилии. – А ты знаешь, откуда вообще появился Хаюрдо?

Ее передернуло от этого вопроса, и она холодно парировала, как будто ударила наотмашь:

– Я вообще не верю, что такой человек существовал, тем более художник!

Словно не увидев и не услышав ее реакции, Михаил неспешно, но настойчиво продолжил:

–

Он бывший крепостной человек князя Алексея Михайловича Черкасского, который в то время был канцлером Российской империи. Императрица Елизавета Петровна, взойдя на престол, оставила его в этой должности, потому что ценила за некогда верную службу своему отцу Петру Алексеевичу в бытность того императором. Иногда наведывалась в дом князя. И однажды обратила внимание на портреты домочадцев, висевшие на стенах в доме. Ей показалось, что ее портреты во дворце так хорошо не передают состояния ее души, как эти показывают дух Черкасского и его семейства.

– Какому гофмалеру ты держал позу? – поинтересовалась у канцлера.

– Государыня, я вовсе не держал позу, у меня нет времени для того. Человек рисовал меня по памяти, – подобострастно выдавался вперед своим крупным животом Черкасский.

– Какой человек? – Императрица вперила взор в князя.

– Да так, никчемный человечишка. Мой дворовый крепостной, государыня-матушка, – поспешил с ответом Черкасский.

– Как? – Лицо императрицы вытянулось. – Покажи мне его.

Крепостного поставили перед нею. Она долго смотрела на него. Ее удивляло, что тот не падал перед нею на колени и даже не опускал глаза, а будто всю ее поедал взглядом.

– Поглядел? – спросила. – А вот теперь нарисуй мой портрет в полный рост. Через две недели я вернусь посмотреть.

– Зачем же через две недели, государыня? – вставил реплику канцлер. – Возвращайся завтра.

– Завтра? – неподдельно изумилась она и недоверчиво бросила взгляд на Черкасского. – Не рано ли, Алексей Михайлович?

– В самый раз, государыня-матушка. В самый раз, – наклонил голову тот.

– А что молчит твой человек? У него язык есть?

– Язык имеется, государыня-матушка. Только он держит его за зубами. Перед тобой не смеет раскрыть рот.

– Так прикажи ему.

Князь взыскательно нахмурил брови на крепостного:

– Ответь государыне-матушке: сможешь ли нарисовать ее портрет в полный рост к завтрашнему дню?

– Смогу, государыня, – ответил тот и поклонился в пояс.

– К завтрашнему дню! – требовательно уточнила императрица, явно не веря в такую возможность.

– Смогу, государыня, – твердо повторил человек.

– Ну смотри же, не обмани свою государыню! – погрозила пальцем Елизавета Петровна.

– Не обману, государыня, – пообещал крепостной и снова поклонился в пояс.

– Не обманет, государыня, – успокоил канцлер. – Шкуру спущу, если обманет!

– А мне тогда с кого спускать шкуру, Алексей Михайлович? Ты за него поручился. – Елизавета Петровна глянула с укоризной. – Остынь, канцлер. Пусть рисует спокойно.

Мурашки пробежали по спине Черкасского, он сжал губы и задержал дыхание.

– Пускай рисует, – повторила императрица и отбыла во дворец.

Проводив ее, Алексей Михайлович, чувствуя дрожь в коленках, быстро вернулся к художнику, надавил на голос: