Остановка
Шрифт:
"Кто же из них терпит? И кто предает? Или предавал?"
– Может быть, он просто ревнует вас?
Лена отпустила ремень и сделала недоуменный жест.
– Ревнует? Меня? Откуда вы взяли? Какая ерунда!
"Что там сказал Лев Толстой? Кажется, кто сумасшедший - они или я?.."
– Извините.
– Но откуда вы взяли? Вы же не могли это сказать случайно.
– Мне показалось, что Вадим не очень... доброжелательно относился к Сергею Ильичу.
– Господи!
Она воскликнула и остановилась, видимо,
– Простите. Я думала, вы просто избегали. А вы и в самом деле... Вам никто не говорил? Ни Вадим? Ни Полина Антоновна? Ни... Сергей Ильич?
Мне оставалось в ответ только головой повести.
– Но вы же сказали: и раньше не все несли ответственность?
– Да. Это же общая фраза.
– А я думала...
– Скажите, пожалуйста, что вы думали?
Я не спросил, а попросил, готовый в случае отказа действительно сойти на ближайшей остановке.
Лена, однако, колебалась.
Но недолго.
– Ах!.. Может быть, это и к лучшему. Вы ведь к маме едете. Должна же она когда-нибудь узнать, что я знаю... А вы правда не...
– Правда, Лена, правда.
– Ну, так узнайте чужой секрет. От жизни не укроешься. Я же не укрылась. И не нужно. Они должны были сказать мне вовремя. В свое время. Когда я выросла. Неужели они думали, что я могу изменить отношение к Олегу Филипповичу? Странно. Почему люди не понимают друг друга?
Я не ответил. Я ждал ее ответа.
– Мой настоящий отец Сергей Ильич. Неужели вы не подозревали?
Подозревал я многое. Но такое?
– Вы мне ошеломили.
"Она спрашивала, не говорил ли мне сам Сергей? Да он и себе говорить такое не решался!"
Я вспомнил дневник: "Она согласилась встретиться".
Строчка без комментариев и продолжения. Так я думал. А вся прожитая жизнь Сергея была продолжением этой строчки. В одно мгновенье жизнь эта предстала передо мной в ином свете. То есть просто осветилась, потому что раньше я ее не видел, не понимал по-настоящему.
– Он сам сказал вам?
– К сожалению, нет.
– И вы осуждаете его?
– Вы сами говорили об ответственности.
Мне захотелось вступиться.
– Я говорил не о Сергее. Это не такой человек. Бывает, что и женщины поступают своенравно, неразумно. Случайная вспышка, ссора. Они расстаются. Она уезжает, ничего не открыв. Возникают новые обстоятельства, другой человек. Он становится мужем, и говорить уже поздно и не нужно...
Звучало это довольно сумбурно, и Лена остановила меня короткими словами:
– Он знал.
"Конечно, знал, конечно". Но по инерции я спросил:
– Вы уверены?
– Еще бы! Вы бы видели, как он смотрел на меня. Как старался помочь. Он готов был написать за меня диссертацию. До последней строчки. Он смотрел... виноватыми глазами.
– Но сейчас... Неужели вы и сейчас осуждаете?
– Не знаю. Вы говорите о ссоре, о вспышке. О случайных обстоятельствах.
– Вы сказали - наверно. Значит, и мама не объяснила, почему они расстались?
– Мама ничего мне не сказала, как и Сергей Ильич. И этого я тоже не могу понять. Я говорила, она чтит Олега Филипповича... Но ведь правда есть правда. И я не все могу понять. Я давно не девочка. Лучше отца, чем Олег Филиппович, не может быть на свете. Не понимаю, почему они смалодушничали. По-моему, это умолчание только оскорбило нас всех.
Дважды она произнесла глагол "оскорблять". Она мучилась. Может быть, потому, что кто-то вторгся в душу с такой болезненно-личной тайной. Посторонний?
– Откуда же вы узнали?
Лена рывком раскрыла сумочку и выхватила оттуда паспорт.
– Это написано черным по белому. Посмотрите на дату моего рождения.
Я посмотрел, но, признаться, прямого вывода сделать не смог.
– Такая дата у каждого в паспорте.
– Вы же должны знать, что за полгода до этой даты мама еще училась вместе с вами и не была знакома с Олегом Филипповичем. Не помните?
Я мог и не помнить, когда уехала Наташа, но я помнил. Она уехала после смерти Михаила, а это число мы с Сергеем не забывали никогда, если даже он и допустил в волнении описку в дневнике, ошибся числом.
– Да, так.
Я хорошо запомнил Наташу на похоронах. Она держала на руках ребенка Михаила, когда жена его подходила к гробу прощаться.
– Вот вам и вся тайна.
Лена взяла у меня из рук паспорт и спрятала в сумку.
– Вы сопоставили даты.
Она подняла голову, мельком глянула в окно.
– Мы уже приехали!
Да, сельская местность давно закончилась. Теперь за окном был виден большой завод с целым частоколом высоких труб, старые кирпичные цехи соседствовали с новыми, бетонными, обильно остекленными. Между ними тянулись рельсы узкоколейки. Миновав завод, электропоезд прошел под путепроводом и остановился у вокзала, построенного в пятидесятых годах на месте разрушенного при отступлении немцами. Здание было типичным для своего времейи, с колоннадой и капителями. Под арками колоннады по-южному говорливый народ толпился у вынесенного на воздух буфета с мороженым.
– Девчонками мы бегали сюда покупать мороженое из города. На вокзал привозили, а в городе не было, - сказала Лена.
Разговор, который так взволновал меня, прервался. Я бы с удовольствием сел на скамейку под колоннадой и тоже съел мороженое, чтобы отдалить его продолжение. Ведь предстояла встреча с Наташей, и о чем бы мы ни заговорили, для меня главным останется то, что я только что услышал.
Лена понимала, наверное, мое состояние.
– Хотите, пойдем пешком? Это не так далеко, если по набережной.