Останься в Вейзене

Зарецкая Анастасия

Замерли книги — птицы с распахнутыми крыльями. Микроскоп лежал, поваленный набекрень. Рядом с ним устроился лежащий на боку горшок каланхоэ, который мы вместе с Гетбером восстанавливали таким трудом, и это, наверное, стало последней каплей.

Я не стала ничего поправлять. Сразу же развернулась и направилась прямиком к Феранте. Шла по коридорам, сжимая кулаки, и никого вокруг не замечала. Как так можно было посметь? Напасть на мою лабораторию, которую я с таким трудом приводила в порядок. Не верилось, что это мог совершить ученик или преподаватель

академии. У меня ведь только начало что-то получаться. А они решили разрушить не только материальную сторону — место, в котором я работаю, — но и моральную, загубить мою надежду на успех. Я готова была самолично устроить исследование и отыскать виновных. Это уже не походило на шутку.

Благо, Феранта оказалась на месте. Возвращались в лабораторию уже вдвоем.

Рядом с ней я растеряла весь боевой настрой. Да, я держалась уверенно, но до решительности Феранты мне все ещё было далеко. И я сменила роль — с позиции бойца перешла в позицию жертвы. Теперь хотелось обессиленно рухнуть, прижаться к стене и спрятаться от всего мира.

Ну как же так?

Феранта оказалась так же безжалостна, как и взломщики моей лаборатории. Она прошлась вдоль шкафчиков, лабораторное стекло хрустело у неё под каблуками, но Феранта даже ни разу не остановилась. Остановилась Феранта только у окна. Постояла секунд десять, глядя на полный цвета куст сирени, и поправила горшок с каланхоэ. Потом обернулась ко мне и спросила:

— Что насчёт камней? Они пропали?

Нас разделял целый мир, увязший в последствиях великого разрушения. Я стояла в противоположном конце лаборатории в непосредственной близости от двери. Почти прижималась к дверному полотну.

— Только зелёный, — ответила я. — Его забрали вместе со шкатулкой. Розовый этой ночью был у меня в комнате, поэтому он все ещё при мне.

— Хорошо, — заметила она. — Зелёный — пустой. Ещё и в шкатулке. Хорошо.

— Многим было известно, где располагается моя лаборатория? — спросила, вспоминая о вечере, который мы провели здесь вместе с Гетбером. Вот уж кому точно было известно. Надо было глаза ему завязать, что ли, когда вела сюда…

— Достаточно многим. При этом любой желающий мог весьма легко это узнать. Это тупиковая ветвь. Я подумаю, от чего нам следует оттолкнуться, чтобы узнать, кто это совершил.

— Мне убраться здесь?

— Не стоит. — Феранта дернула ручку окна и кивнула, когда окно оказалось закрытым. — Не приходите сюда сегодня. Отдохните. Возможно, я отправлю кого-то из доверенных лиц. Пусть посмотрят — сделать вид, будто ничего не произошло, мы, естественно, не можем. Завтра я вызову вас, и мы обсудим дальнейшие действия.

Я едва не опоздала на собственную лекцию, да и материал рассказывала отстраненно и как-то неуверенно. Так что слова мои скорее вызывали вопросы, чем давали ответы. От расспросов после лекции отмахнулась стопкой проверенных контрольных. Впрочем, от всякого внимания избавиться мне все-таки не удалось.

Вилсон.

Он не проявил никакого интереса к контрольной, зато

проявил его ко мне. Я стояла в стороне, ожидая, пока все желающие разберут подписанные своим именем листочки, и он вдруг прервал моё одиночество. Приблизился и признался:

— Если честно, то я мало что понял.

— Это нормально, — утешила его я. — Будем разбираться.

— Зато вчерашняя лекция мне очень понравилась. Это здорово, что за такой короткий срок вы успели столько всего изучить.

— Спасибо, я стараюсь.

Он замер в нерешительности, будто хотел поговорить о чем-то ещё, но пока не успел подобрать формулировки. И я решила его опередить.

— Вилсон, у вас завтра есть лекция у… Гетбера? — тихо спросила я, который раз осознав, что о Гетбере мне известно одно лишь его имя.

— Да, — ответил он. — В десять утра, здесь же. Желаете прийти?

Больше заняться мне все равно нечем — лаборатории меня лишили. Тем более, меня на эти лекции уже когда-то приглашали.

— Приду, — пообещала я. — Мне говорили, у него весьма любопытная манера преподавания.

— Да… — протянул Вилсон, — есть такое. На секунду прикроешь глаза и, считайте, дальше можно не слушать. Очень легко потерять нить рассуждения.

В принципе, от Гетбера в обычной жизни это мало чем отличается.

— Может, вы кого-нибудь посоветуете? Такого, чтобы лекции были относительно понятны. Хочется набраться опыта.

— Самыми понятными лекции были на первом курсе, — вздохнул Гетбер. — Там мы в большинстве своём повторяли всё то, что было изучено в школе. На самом деле, в этом вопросе я вряд ли могу быть вам полезен. Я не самый прилежный ученик, хотя я и рад, что вы именно ко мне обратились по такому вопросу. Я и сам бы хотел узнать одну вещь.

Ну вот. Все-таки обнаружил в себе смелость.

— Секунду.

Контрольных на преподавательском столе почти не осталось, зато там столпились студенты, которые хотели что-либо у меня уточнить. Я пообещала, что все варианты контрольной мы обязательно разберем уже послезавтра, чтобы разом избавиться от всех сомнений. Подцепила листок Вилсона и вернулась к нему.

Он молча взял контрольную из моих рук, даже не взглянув на мои комметарии. И добавил уже куда решительнее:

— Вы слишком быстро ушли в тот вечер.

Его слова коснулись чьих-то заинтересованных ушей, и я почувствовала на себе пару взглядов. Улыбнулась и предложила:

— Ещё секунду?

Вилсон дождался, пока я закрою опустевшую аудиторию, и только после этого заговорил вновь:

— Я просто хотел спросить, нормально ли вы добрались. У вас не было с собой ни плаща, ни зонта, а погоду штормило слишком сильно для здешних мест.

— Но ведь и у вас не было запасных зонтов и плащей, что уж о своих собственных говорить.

— Да, — согласился Вилсон, — но я бы что-нибудь придумал.

Я вспомнила минуты, проведенные под ливнем по соседству с Гетбером, вспомнила наши вечерние посиделки и утренние фейерверки. И ответила: