Останься в Вейзене
Шрифт:
Не знаю, попаду ли я сюда ещё когда-нибудь.
Жизнь, в общем-то, планируется долгая, так что вполне вероятно. Может быть, я даже схожу на спектакль, в котором будет играть Вилсон, если он перестанет отказываться от своего несомненного таланта. Лучше уж наблюдать за ним со стороны. Не знаю, почему я вообще вдруг решила, что нужно подпустить Вилсона к себе.
Дождь закончился.
Он тоже надо мной смеялся.
Впрочем, особо легче не стало. На смену дождю пришёл ужасный холод, и я мигом продрогла от макушки и до подушечек пальцев. А вариантов спасения было не то чтобы много.
Благо, располагался этот вариант в непосредственной близости к центральной площади.
Иначе не уверена, что смогла бы дойти.
Ощущение волшебства, которое я почувствовала на поэтическом вечере, мигом испарилось, оставив вместо себя инстинкт самосохранения. Я будто на автомате дошла до знакомого дома, шагнула в нужный подъезд, поднялась на требуемый этаж. И постучала. По ту сторону дверного полотна царила тишина, но отступать я не собиралась. Даже если не откроет или если откроет, но не станет пускать внутрь, я на улицу не вернусь. Заночую прямо возле двери, и пускай ему будет стыдно.
Дверь все-таки распахнулась.
Мы пересеклись взглядом, и я неловко улыбнулась.
Гетбер смотрел на меня выжидающе, но не спешил ничего говорить.
— Извините, — я сказала это так тихо, что сама почти не расслышала себя. — Но в этот раз я точно знаю, что омнибус ждать бесполезно. Вы не освободите мне то ваше кресло?
Гетбер будто бы совсем не удивился. Кивнул мне со странным блеском в глазах.
— Кресло свободно, оно тебя уже заждалось. — И добавил чуть погодя: — Пускай это будет нашей субботней традицией.
Глава 9
О загадках и верности
Прежде чем начать расспрос, Гетбер выдал дал мне переодеться в чистый комплект одежды (кажется, тот же самый, в котором я щеголяла по его квартире в прошлый раз) и заварил полный чайник отвара, который окружил кухню ароматом мяты, ромашки и мелиссы.
— И куда же тебя занесло в этот раз?
Я хотела было возмутиться этой слегка оскорбительной формулировке, но решила промолчать. Лучше уж показаться бесхарактерной, чем вернуться на холодную улицу.
— Я была в театре, — не стала таить.
— Опять? Настолько впечатлилась тем спектаклем, что решила посмотреть его ещё раз?
— Понятия не имею, повторяли ли сегодня тот спектакль. Я была на поэтическом вечере. Слушала стихотворения.
Гетбер сделал глоток отвара, причмокнул и заметил:
— Не знал, что ты увлекаешься поэзией.
Он вздохнул, и я начала раздражаться. Ну сколько ещё можно так демонстративно возмущаться моим поведением? Строит из себя эксперта по моей душе. Если Гетбер вывернул её наизнанку, когда переносил меня в этот мир, это ещё не значит, что он знает, какая я на самом деле. Мы вообще с душой не в ладах — наверное, хотя бы это он мог понять наверняка?
— И как вечер? — поинтересовался Гетбер. — Подожди, пока не рассказывай. Сначала ответить на другой вопрос: ты голодна? Я ещё не ужинал. Могу и тебя накормить.
— Да, можно…
Раздражение сменилось благодарностью. Прокатилась я сегодня, конечно, по всему эмоциональному спектру… Ещё немного, и не выдержу. Ощущение такое,
Гетбер взялся за готовку, и я почувствовала себя свободнее. Принялась рассказывать о том, как чудесно всё было и не смогла умолчать, язык слишком длинный, такое удивительное открытие: на поэтическом вечере мне повстречались собственные подопечные. Которые по утрам среды являются и подопечными Гетбера.
Его это заявление воодушевило. Гетбер даже повернулся в мою сторону, чтобы поинтересоваться, с кем именно я там повстречалась. Уж не с неким господином Гиленом?
За маской фамилии я не сразу признала Вилсона. Но все-таки признала.
— С госпожой Лорели. Знаете такую? Не подскажу её фамилию — я и вашу узнала буквально на днях.
Уловка сработала — очень уж возмутило Гетбера то, что кто-то разбрасывается информацией о нем без его на то разрешения. Он стал спрашивать, чего ещё интересного мне о нём рассказали и почему это я решила выведывать сведения о нём.
Я ответила, что он может не волноваться: никакое досье я на него не составляю. И ничего, кроме фамилии и тех обрывочных фактов, которые рассказывал Гетбер сам о себе, у меня нет.
Ужинали мы запеканкой из мяса, яиц и овощей. Поскольку последний приём пищи был у меня часов восемь назад, во время обеда, так что вредничать я не стала и сразу принялась за еду. Не знаю, как Гетберу это удалось, но, даже приготовленное за короткий срок, это блюдо таяло во рту.
А в дополнение ко всей этой красоте Гетбер подал невысокие хрустальные стаканы и наполнил их темной жидкостью. Я подумала, что это уже знакомое мне вино, даже не стала ничего спрашивать — такое небольшое количество только пойдет на пользу, согреет. И в кого превращаюсь?.. Однако единственный глоток так сильно обжёг горло, что я зажмурилась.
Я оставила стакан в сторону и грозно посмотрела на Гетбера:
— Чем вы меня таким спаиваете?
— Друг подарил, — ответил он. Удивительно, что у него, такого загадочного, до сих пор остались друзья. — Решил опробовать на тебе — теперь вижу, настойка получилась хорошей.
Прежде чем я возмутилась, он взял свой стакан и влил его в себя залпом, даже не поморщившись.
— И часто вы проводите вечера в такой вот веселой компании? — я кивнула на стаканы.
— Конечно, нечасто. Только тогда, когда приходишь ты, — ответил Гетбер. И я не поняла, серьезно он это сказал или с насмешкой.
— Без выпивки, видимо, вам совсем невмоготу меня терпеть.
Гетбер плавно качнул головой из стороны в сторону несколько раз, будто вдруг стал лодкой и поймал волну.
— Как долго ещё ты будешь обращаться ко мне на «вы»?
— Бесконечно долго, — ответила я. — А как, по вашим предложениям, я должна к вам обращаться?
Он ничего не ответил, и я вернулась к запеканке. Полумрак за окном сменился плотной, густой темнотой — теперь точно не смогу уйти, даже если захочу. Пора бы уже заканчивать ужин и расходиться по комнатам. Меня там кресло никак не может дождаться. Да и Гетберу станет радостнее жить, когда я скроюсь долой с его глаз. Глядишь, и пить перестанет.