Остаться в живых
Шрифт:
— Что с тобой произошло, Билл? — осведомился мистер Мид, решив, что теперь его очередь задавать вопросы.
Он стоял рядом, огромный и крепкий как скала, но хмурое, сердитое лицо выдавало терзавшие его сомнения и подозрения.
— Не знаю, — ответил охранник. — Я просто шел по террасе, как вдруг мне показалось, будто за спиной проскользнуло что-то вроде тени и дохнуло мне в плечо. Только я собрался повернуть голову, как — бац! — по ней здорово врезали. Прямо искры из глаз посыпались! И это все, что я помню до того момента, как очнулся
Билл обернулся и вытаращил на меня глаза.
— Это все подстроено? — негодующе возопил он. — Вы с мистером Мидом заранее сговорились?
— Нет, мы заключили пари, — объяснил я. — Побились об заклад. Ты можешь идти, Билл?
— Вполне, — скривился парень. — И свои ноги я собираюсь использовать для того, чтобы как можно скорее отвалить с этой работы. Слишком уж странные дела тут творятся, чтоб меня это устраивало!
Он развернулся и зашагал прочь, слегка пошатываясь и подергиваясь. При этом беднягу то и дело клонило вправо, как будто ветром сносило в ту сторону. Очевидно, еще не вполне оправился от удара.
Вдруг кто-то крепко сжал мою руку. Резко обернувшись, я увидел, что это мистер Мид.
— Парень, — его лающий, жесткий голос Прогремел мне прямо в ухо, — или ты невинней младенца, самый искренний и чистосердечный человек, какого только можно себе представить, или чертовски подлый негодяй. Но что касается меня, то я и знать не хочу, кто ты есть!
Я посмотрел на него и неожиданно для себя улыбнулся.
— Только время покажет, какая из этих характеристик ближе к истине — первая или вторая, — заметил я. — Мне-то вы все равно никогда не поверите.
Нисколько не задетый моей улыбкой, он продолжал:
— Или ты стальной человек с крохотной прожилкой слабости, или же никчемный слюнтяй и размазня (то есть субъект, которого я имел удовольствие видеть воочию однажды в тюрьме), с прожилкой стали, дающей о себе знать время от времени.
— Вот что я вам скажу, — проворчал я, — если хотите знать правду, то я скорее размазня. А в тот день самообладание и вовсе меня покинуло.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказал: тогда, в тюрьме, я напрочь потерял все свое самообладание, без остатка. Вот и все. А теперь мне пора идти, мистер Мид. Меня ждут.
— И сколько человек тебя ждут?
— Один.
— И ты проделал все это с помощью одного-единственного человека? — осведомился он еще резче, чем раньше.
— Нет, правильнее было бы сказать, что тот, другой человек проделал все это с моей помощью, — уточнил я.
Мид фыркнул.
— Надеюсь, эта скромность — не напускная?
— Послушайте, мистер Мид, не такой уж я и скромник. Дело в том, что я на самом деле обыкновенный ковбой, ни больше ни меньше. И образование я получил самое заурядное. Будь моя воля, я вел бы тихую-мирную жизнь обычного пастуха и был бы счастлив. Так что я — не герой, крушащий напропалую все вокруг.
Какое-то время он изучающе смотрел на меня, непрерывно двигая при этом своей массивной челюстью, а потом буркнул:
— Ты довольно складно говоришь, но хотел бы я, чтоб эта вся болтовня была и впрямь словами мужчины.
Я пожал плечами. Мистер Мид был явно настроен против меня. Но мне он нравился. То есть я понимал, что он мог бы мне нравиться, и я хотел этого. Редко встретишь такое несокрушимое прямодушие.
— Как по-твоему, — вдруг вырвалось у него, — чем все это кончится?
Теперь я совсем разозлился. В конце концов, с меня уже более чем хватало треволнений — пусть я и провисел большую часть времени на хвосте у Лэнки. Ведь даже просто следовать за этим парнем — вы, наверное, согласитесь со мной — выше человеческих сил.
Поэтому я ответил довольно резко:
— Послушайте, мистер Мид, вы всегда и во всем хотите оставаться логичным, рациональным. Хотите подводить итоги в конце каждого дня, подбивать баланс, находить, что принесет прибыль, а что — убытки…
— А вы что предлагаете, молодой человек?
— Я предлагаю пересекать мосты, когда в том есть необходимость.
Он долго разглядывал меня, вперив в мое лицо тяжелый взгляд, и наконец спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— Вы прекрасно понимаете что, — проворчал я, уставившись в его лицо так же пристально, как он в мое. — Просто диву даешься, насколько возмущение способно укрепить твердость характера и силу духа.
— Возможно, я догадываюсь, о чем речь, — уступил наконец мистер Мид. — Но мне хотелось бы услышать это непосредственно от тебя.
— Хорошо, — кивнул я. — По-моему, вы считаете, что ваша дочь слегка потеряла голову из-за меня. О, немного, самую малость, но вы боитесь, как бы она не наделала глупостей и не совершила какой-нибудь необдуманный поступок.
— Да, именно это меня и беспокоит, — признал он. — И я понимаю, зачем ты разразился этой речью — там, в доме. Ты говорил с Бобби, но слова предназначались для моих ушей. Ты на меня хотел произвести впечатление, когда говорил о себе так, как если бы она чрезмерно и безосновательно поверила в тебя, а ты хотел снять с ее глаз пелену, которую сам же на них наложил.
— Старался произвести на вас впечатление? — взвился я, вне себя от ярости. — Мистер Мид, в этой жизни вы набрали много очков, но тут явно дали маху. Насчет Бобби спорить не стану — мне очень важно все, что она обо мне думает. А вот ваше мнение о ком бы то ни было, включая и меня самого, — глубоко безразлично. И плевать я хотел на ваши деньги — будь их хоть миллиарды!
Роберт Мид вновь пронзил меня взглядом и кивнул, но не в знак согласия, а словно бы в ответ на какую-то собственную мысль, и вдобавок не слишком лестную для меня.