Осторожно: злая инквизиция!
Шрифт:
Катерина нервничала, оглядываясь на Ксению, поминутно одергивала футболку, и сама не понимала, почему присутствие еще одной женщины в машине ее не успокаивает, а тревожит.
— Я возвращалась с работы — я работаю во дворце молодежи, веду секцию по стрельбе из лука. А в тот день у меня было вечернее занятие, вот и вышло, что уже по сумеркам домой шла. Слышу — сзади кто-то идет. Ну, идет и идет, мне-то что, время еще не позднее, мало ли кто идти может, но…
Она замялась, явно не желая что-то говорить, и Ксюша ее подбодрила:
— Беспокойно стало? —
— Что… Как… Откуда вы?.. — растерялась Оленева.
— Просто интересно стало, как оно у тебя проявляется, — пожала плечами Ксюша и снова лизнула мороженое.
В этот момент она напоминала маленькую девочку.
Страшную маленькую девочку из фильмов ужасов.
— Спиной, — немного подумав, ответила Екатерина. — Я чувствую это спиной.
Ответила именно Ксении, не мне — на меня, сидящего за рулем на соседнем сиденье, Оленева не смотрела, скрутившись, чтобы видеть Свердлову, оказавшуюся позади нашей свидетельницы.
— Хорошо, — кивнула Ксюша и снова прошлась языком по мороженому. Что характерно, ни капли эротизма в этом не было, одно сосредоточенное, концентрированное внимание. — Продолжай.
— Я шла, потому что глупо нервничать: идет человек себе по своим делам, ничего не делает, не вести же себя как истеричка… Но все равно подобралась и отслеживала, шаги слушала. Потом в проход между гаражей вошли, а сзади… Понимаете, шаги исчезли! Мне бы успокоиться, обрадоваться, что тот человек свернул, что пути разошлись, а я перепугалась. Я вообще не думала, сумкой назад отмахнулась — у меня на плече сумка спортивная висела, я ее даже не снимала, всем корпусом и махнула — почувствовала, как по ребрам что-то мазнуло, и ка-ак врубила спринт… А дома увидела, что бок порезан, царапина длинная. Ну я и сообразила, что этот, сзади, на меня с ножом, взяла на работе отгул и пошла заявление писать. Потому что — а ну как он еще на кого нападет? Мне-то повезло, у меня реакция хорошая и бегаю быстро, и то чудо спасло!
— Дар. Вас спас ваш собственный магический дар. Вы, Екатерина Александровна, ведьма.
Мороженое подтаяло, и Ксюша невозмутимо собирала его, не давая накапать на обивку сидений. Надо будет втык ей сделать: я все понимаю, у нее амплуа стервы, но все же нельзя так с людьми.
Оленева смотрела круглыми глазами на Свердлову. Но видно было, что поверила сразу. Пробормотала растерянно:
— А я думала, бабка на старости лет из ума выжила…
— Может, и выжила, одно другого не исключает, — миролюбиво согласилась добрая девочка Ксюша. — Вы тогда сильно испугались?
— Да нет… — растерялась Катерина. — То есть испугалась, конечно, но … Не так чтоб сильно. Кошмары не беспокоили, если вы про такое. Заявление написала и то больше, чтобы кто-то другой не влетел. А так — написала и забыла. Я не очень-то и надеялась, что нападавшего найдут.
Устав бороться со стаканчиком, Ксюша засунула его в рот целиком, прожевала, обтерла ладони влажной салфеткой и изрекла:
— Вы
Оленева молчала, только хлопала по-совиному круглыми глазами.
Ксю кивнула:
— Но что с этим делать, мы с вами потом разберемся. А пока что покажите-ка нам то место, куда вас ранили.
— Да там и нет ничего, все давно заросло, я же говорила, царапина…
— Если вы стесняетесь, он выйдет, — перебила Свердлова растерянную свидетельницу.
— «Он» не выйдет, он дознаватель инквизиции и должен произвести осмотр. И крайне невежливо говорить о нем в его присутствии в третьем лице, — съязвил я.
— Делать кому-либо замечания в присутствии посторонних — тоже не верх воспитания. Но я же как-то с этим мирюсь, — философски пожала плечами Ксюша.
— Вы что, женаты? — брякнула вдруг Оленева, переводившая взгляд с Ксюши на меня и обратно.
И, когда мы со Свердловой дружно возмутились — «Нет!», понятливо протянула:
— А, любовники! — и вдруг смутилась. — А… инквизиция там, церковь, ведьмы… Не запрещено?
— Мне — нет, — Ксения вздернула нос. — А если ему запрещено, то мне пофиг!
— Мне тоже не запрещено, — со вздохом внес ясность в вопрос я, не совсем понимая, какого черта допрос вильнул в эти дебри. — И Ксения Егоровна это прекрасно знает, но хороший понт — дороже денег.
И пока «Ксения Егоровна» делала ойвсе-лицо, перехватил инициативу в допросе:
— Екатерина Александровна, порез старый, и, чтобы найти какие-то следы, нам потребуется тактильный контакт с места пореза. Я понимаю, что вам неловко, но это действительно необходимо, и я постараюсь не доставлять вам лишних неудобств…
— Ой, да что там неловкого, — развеселилась вдруг Оленева. — Это вы на спортивных сборах никогда не были! Нате, смотрите.
Она развернулась, подцепила пальцами край майки и заголила левый бок.
Я коснулся сознанием медальона, и нити силы потянулись за пальцами, когда я принялся ощупывать ребра свидетельницы, попутно восстанавливая картину событий:
— Вы сказали, сумка висела у вас на правом плече? Значит, когда вы отмахивались ею от опасности, вы развернулись вправо назад, левый бок внезапно для нападавшего ушел вперед, и удар пришелся вскользь, верно?
— Ну да, все так. Я правша же, так что…
— Что-нибудь необычное в момент удара ощутили?
— Не-а, — бодро отозвалась девушка. — Я и сам удар-то почти не почувствовала, уже потом только вспомнила, что что-то такое было.
Энергетический след был слабым-слабым, размытым — аура молодого и полного сил организма уверенно заращивала разрывы, причиненные артефактным лезвием, но воздействие было то самое, характерное, что я первый раз зафиксировал в крапивинском морге
— Это оно, — озвучила свое заключение Свердлова. — Черный список.