Остров (др. перевод)
Шрифт:
Сила ее влечения к этой полной жизни копии ее мужа была так же велика, как и в тот день, когда Маноли засунул цветок за вырез ее платья, одна лишь мысль об этом мужчине мгновенно возбуждала Анну. Ей страстно хотелось видеть его сияющую улыбку, пробуждавшую в ней желание и заставлявшую содрогаться, – но теперь она могла видеть его только вместе с Марией, а это означало, что Маноли никогда не будет ей принадлежать.
Анна притворялась перед собой, что держит себя в руках. До этого самого вечера. И вдруг ее буквально загнали в угол. Те двое, которых она любила больше всего
Элефтерия негромко постучала в дверь ее комнаты.
– Анна, твоя сестра с женихом приехали! – произнесла она, не входя в спальню. – Ты спустишься, поговоришь с ними?
Хотя у Элефтерии не было в том никакой уверенности, она все же таила в себе подозрения относительно истинных чувств Анны к Маноли. Она была единственной, кто знал, насколько часто Маноли навещал Анну прежде, и единственной, кто знал абсолютно точно: Анна вовсе не была больна в тот день, когда в деревне праздновали обручение ее сестры. И вот теперь Элефтерия живо ощущала нежелание Анны покинуть свою комнату. Ей ведь не нужно было много времени на то, чтобы подойти к двери. Теперь подозрения Элефтерии начали крепнуть. Она подождала несколько мгновений, прежде чем постучать снова, на этот раз более настойчиво.
– Анна? Ты идешь?
Из-за закрытой двери Анна откликнулась резко и коротко:
– Да, иду. Спущусь, когда буду готова.
Быстро наложив на губы свежий слой алой помады и поправив перед зеркалом блестящие, как стекло, волосы, Анна открыла дверь спальни и спустилась вниз. Ей пришлось глубоко вздохнуть перед тем, как она вошла в гостиную. Анна с ног до головы выглядела как хозяйка этого дома, хотя настоящей хозяйкой была Элефтерия; плавно пройдя через комнату, она поздоровалась с сестрой и вежливо чмокнула ее в щеку. Потом повернулась к Маноли, протягивая ему бледную влажную руку.
– Привет, – с улыбкой произнесла она. – Вот сюрприз! Весьма приятный сюрприз.
Анна всегда умела играть. К тому же видеть Маноли было действительно приятно, ведь перед ней во плоти стоял человек, завладевший ее мыслями – нет, не только мыслями, тут крылось нечто гораздо большее.
Анна думала о нем каждый день в течение месяцев, а теперь он был перед ней, еще более яркий, более желанный, чем сохранился в ее памяти. Через невероятно долгое, как показалось Анне, время, хотя прошло не больше двух секунд, она обнаружила, что продолжает сжимать его руку, а ладонь ее стала мокрой от пота. Анна отдернула руку.
– Знаешь, у меня такое ощущение, будто мы сто лет не виделись, – сказала Мария. – Время летит так быстро, а ты ведь знаешь, мы собираемся в октябре пожениться?
– Да-да, конечно, это прекрасно. Действительно прекрасно.
Элефтерия уже вошла в гостиную, толкая перед собой сервировочный столик, нагруженный бокалами и множеством маленьких тарелочек с оливками, кубиками сыра фета, миндалем и теплыми пирожками со шпинатом. Казалось просто чудом, что Элефтерия сумела организовать все в считаные минуты, и тем не менее она извинилась за то, что не смогла предложить гостям более изысканное угощение. Продолжая хлопотать, она достала из буфета графин
Все расселись. Анна пристроилась на краешке стула, а Маноли вольготно откинулся на спинку, чувствуя себя отлично. Гостиную наполнял теплый оранжевый свет заходившего солнца, проникавший внутрь сквозь кружевные занавески, и хотя разговор шел с трудом, Анна старалась как-то его поддерживать. Она прекрасно понимала, что это ее обязанность.
– Расскажи об отце. Как он поживает?
Трудно сказать, действительно ли это интересовало Анну, но Марии в голову бы не пришло, что может быть как-то иначе.
– Он в порядке. И очень рад предстоящей свадьбе. Мы его просили после переехать к нам, чтобы жить вместе, но он тверд в своей решимости остаться в Плаке, – ответила она.
Мария всегда находила множество причин к тому, что ее сестра не выказывала никакого интереса к их жизни: Анне приходится много сил отдавать, исполняя супружеские обязанности, кроме того, у нее множество других забот, ведь она живет в таком богатом поместье. Мария теперь понимала, что и на нее новая жизнь может подействовать точно так же. Было бы хорошо, если б Анна стала больше заботиться об отце, по крайней мере, постаралась чаще бывать у него. Мария уже готова была перейти к этой теме, когда в коридоре раздались голоса.
Александрос и Андреас вернулись с плато Лассити, где проводили инспекцию своих земель, и хотя двоюродные братья виделись регулярно, обсуждая дела поместья, они обнялись, как давно не видевшиеся друзья. Наполнились бокалы, мужчины сели.
Мария заметила некоторое напряжение, но не стала заострять на нем внимание. Анна как будто с удовольствием вела беседу, но Мария заметила, что слова Анны обращены в основном к Маноли, а не к ней. Возможно, дело было в том, как именно они сидели. Маноли находился прямо напротив Анны, а Андреас и Мария устроились на длинной мягкой скамье, между ними сидела Элефтерия.
Маноли успел уже забыть силу своего влечения к Анне. В ней было нечто искристое, игривое, и Маноли сразу вспомнил те послеобеденные часы с чем-то похожим на тоску. Хотя теперь он был официально обручен, прежний дерзкий Маноли все еще таился где-то под самой поверхностью.
Элефтерия прекрасно видела, как в один миг изменилась Анна. Она ведь так часто бывала надутой и неразговорчивой, но этим вечером оживилась, щеки ее горели, и даже в вечернем неярком свете Элефтерия могла оценить всю ширину ее улыбки. И то, как Анна одобряла все сказанное Маноли, выглядело почти раболепием.
Маноли же, как всегда, сразу завладел разговором. Он постоянно упоминал о Марии как о своей прекрасной невесте, но Анна старалась не злиться, решив, что Маноли это делает нарочно. Анна думала, что Маноли продолжает ее дразнить, все так же играет с ней, как делал много месяцев назад, и дает понять, что вовсе не забыл об их флирте. То, как он сейчас смотрел на нее, наклоняясь вперед, говоря с ней так, словно они были одни в гостиной, выглядело слишком многозначительно. А если бы они действительно оказались одни… Минуты, проведенные в обществе Маноли, были для Анны и раем, и адом.