Остров (др. перевод)
Шрифт:
– Результаты положительные.
Анна на мгновение растерялась. Положительные? Это звучало неплохо, но тогда почему у них такой убитый вид? Анна недоумевала, только теперь сообразив, что она ведь не знала, какой результат считать хорошим. Если сестра не больна проказой, она может выйти за Маноли. Для Анны это было бы как раз неблагоприятным исходом. Если же Мария больна, то это могло мгновенно изменить положение самой Анны в семье Вандулакис. Они бы неизбежно узнали, что Мария не первая из Петракисов, поселившаяся на Спиналонге. Ни тот ни другой исход не был желанным для Анны, но она пока что не могла решить, какое из зол можно считать меньшим.
– Что это
– У меня проказа, – ответила ее сестра.
Слова прозвучали холодно и решительно. Даже Анна умолкла на какое-то время. Все трое стояли посреди комнаты, прекрасно зная, что это означает, спрашивать больше было не о чем.
– Я сегодня же вечером поеду к Маноли, – решительно произнес Гиоргис. – А завтра – к Александросу и Элефтерии Вандулакис. Они все должны это узнать как можно скорее. – С этими словами Гиоргис ушел.
А его дочери еще некоторое времени сидели в полутьме, хотя им нечего было сказать друг другу. Анна должна была этим вечером встретиться с родителями мужа, и она думала о том, следует ли ей самой что-то говорить до того, как это сделает Гиоргис. Может, если она сама сообщит новость, это как-то смягчит удар?
Хотя было уже довольно поздно, Гиоргис знал, что Маноли сидит в деревенском баре. Он вошел туда и заговорил решительно, даже резко.
– Маноли, мне нужно с тобой поговорить. Наедине, – заявил он.
Они сели за столик в дальнем углу зала, так, чтобы никто не мог их услышать.
– Боюсь, у меня плохие новости, – начал Гиоргис. – Мария не сможет выйти за тебя замуж.
– Что случилось? Почему не сможет? Говори! – В голосе Маноли слышалось откровенное недоверие. Он знал, конечно, что Марии нездоровилось в последние дни, но его ведь заверили, что ничего серьезного не случилось. – Ты должен сказать, в чем дело!
– У нее проказа.
– Проказа! – взревел Маноли.
Слово прогремело в комнате, мгновенно заставив всех замолчать. Впрочем, здесь к этому слову все привыкли, так что через несколько минут разговоры в баре возобновились.
– Проказа… – повторил Маноли, на этот раз гораздо тише.
– Да, проказа. И послезавтра я отвезу ее на Спиналонгу.
– Как же она смогла заразиться? – спросил Маноли, сразу обеспокоившись о собственном здоровье.
Что мог сказать ему Гиоргис? Симптомы проказы могли проявиться через много лет, так что вполне возможно, что Мария была инфицирована все это время, подхватив бациллу от матери. Гиоргис подумал об Анне и о том, что все это может означать для нее. Конечно, шанс на то, что и она носит в себе заразу, ничтожно мал, однако Гиоргис понимал, что семья Вандулакис может посмотреть на дело иначе.
– Не знаю. Но вряд ли кто-то еще заразится от нее, – ответил он.
– Просто не знаю, что и сказать. Такая ужасная весть…
Маноли отодвинул свой стул от Гиоргиса. Это был совершенно бессознательный жест, но очень многозначительный. Маноли был не тем человеком, который готов утешать, и сам в утешении не нуждался. Гиоргис посмотрел на него и удивился тому, что увидел. Перед ним сидел вовсе не человек с разбитым сердцем, только что узнавший, что не может жениться на женщине своей мечты. Да, Маноли был потрясен, но никоим образом не убит.
Маноли было очень жаль Марию, но его мир не рухнул от страшной вести. Хотя он любил девушку, он точно так же страстно любил еще с десяток женщин в своей жизни и был реалистом. Его чувства рано или поздно найдут
Мужчины поговорили еще немного, а потом Гиоргис ушел. Утром ему нужно было встать очень рано, чтобы съездить к Александросу и Элефтерии. Когда на следующий день он приехал в поместье, его уже ждали. Горничная, на вид испуганная, проводила его в сумрачную гостиную, где сидели Александрос, Элефтерия, Андреас и Анна, – сидели неподвижно, как восковые куклы, холодные, безмолвные, пристально смотревшие на Гиоргиса.
Понимая, что история ее семьи все равно рано или поздно выплывет на свет, Анна призналась Андреасу, что ее мать умерла на Спиналонге. Анна рассчитала, что ее честность в данной ситуации могут расценить как добродетель. Но ее ждало разочарование. Хотя Александрос Вандулакис и был интеллигентным человеком, его взгляды на проказу не слишком отличались от взглядов невежественных крестьян. Несмотря на утверждения Анны о том, что бацилла лепры может передаваться только при тесном контакте с больным, да и тогда опасность заразиться крайне невысока, Александрос, похоже, твердо верил в древний миф о том, что эта болезнь наследственная и ее появление в семье означает истинное проклятие. Ничто не могло убедить его в обратном.
– Почему вы держали болезнь Марии в тайне до последнего момента? – резко спросил он, пылая гневом. – Вы навлекли позор на нашу семью!
Элефтерия пыталась сдержать мужа, но он был полон решимости высказаться до конца.
– Ради собственного достоинства и ради имени Вандулакисов мы оставим Анну в семье, но мы никогда не простим вам обмана! В вашей семье не одна, а целых две прокаженных, и мы только теперь об этом узнали! Хуже могло быть только одно – если бы наш племянник Маноли уже обвенчался с вашей дочерью. Но с этого момента мы будем весьма рады, если вы будете держаться как можно дальше от нашего дома. Анна будет навещать вас в Плаке, но здесь мы видеть вас не желаем, Гиоргис!
Ни слова сочувствия не было сказано в адрес Марии, и никто ни на секунду не задумался обо всей тяжести ее положения. Семейство Вандулакис сомкнуло ряды, и даже добрая Элефтерия теперь хранила молчание, боясь, что супруг может обратить свою ярость на нее, если она скажет хоть слово в защиту Петракисов. Пора было Гиоргису уходить отсюда, и он в полной тишине покинул дом своей дочери. По дороге обратно в Плаку Гиоргиса душили рыдания, он оплакивал последний удар по своей семье. Теперь она была окончательно разрушена.
Глава 16
Вернувшись домой, Гиоргис обнаружил, что Фотини уже помогает Марии. Девушки замолчали, когда Гиоргис вошел в дом, и, не задавая вопросов, сразу поняли, что встреча с семьей Вандулакис была нелегкой. Гиоргис выглядел куда более бледным и расстроенным, чем они ожидали.
– У них даже сострадания не нашлось?! – воскликнула Мария, спеша к отцу, чтобы обнять его.
– Постарайся не сердиться на них, Мария. В их положении они могут слишком много потерять.