Остров (др. перевод)

Хислоп Виктория

Каждый магазинчик имел собственную вывеску, нарисованную от руки, на ней значились имя владельца и то, чем здесь торговали. Но что было важнее всего, по крайней мере для живших на острове мужчин, здесь имелся еще и бар, в котором хозяйничал молодой и всем известный Герасимо Мандакис. Несколько человек уже сидели там, попивая кофе, а над пепельницами поднимался дымок лежавших в них сигарет.

Неподалеку от церкви Мария увидела одноэтажное здание, и Катерина сообщила, что это школа. Они заглянули в окна и увидели несколько рядов парт и детей, сидевших за ними.

У доски стоял говоривший что-то молодой человек.

– А кто этот учитель? – спросила Мария. – Вы ведь говорили о какой-то женщине, которая раньше преподавала здесь, она разве не вернулась в школу, когда моя мама умерла?

– Ну нет, это только через труп святого Пантелеймона! – засмеялась Катерина. – Дети не хотели, чтобы она возвращалась, и большинство взрослых тоже. Одно время детей учил мой знакомый из Афин, но он потом умер. Но ваша мама подготовила другого учителя, так что он был в запасе. Конечно, ему пришлось начинать в очень юном возрасте, но дети его обожают и буквально ловят каждое его слово.

– И как его зовут?

– Димитрий Лемониас.

– Димитрий Лемониас! Я помню это имя. Это тот мальчик, которого отправили сюда одновременно с моей мамой. Нам говорили, что именно он заразил маму проказой. И он до сих пор здесь? До сих пор жив!

Как это время от времени случается с проказой, болезнь Димитрия почти не развивалась с момента постановки диагноза, и вот теперь он отвечал за местную школу. Марию на мгновение укололо чувством обиды на судьбу, так жестоко обошедшуюся с ее матерью.

Мешать занятиям женщины не собирались. Катерина знала, что у Марии будет еще возможность познакомиться с Димитрием.

– Похоже, детей тут у вас довольно много, – заметила Мария. – Откуда они взялись? Их родители тоже здесь?

– У большинства родителей здесь нет. Это дети, которые подхватили заразу на континенте, и потому их прислали сюда. Те, кто поселился на Спиналонге, стараются не заводить детей. Если ребенок родится здоровым, его заберут у родителей и увезут на континент. У нас тут недавно случились две такие трагедии.

– Это уж слишком грустно. Но кто присматривает за всеми этими детьми, присланными сюда? – спросила Мария.

– Большинство из них взяли в семьи. Мы с Никосом тоже воспитывали такого ребенка, пока он не повзрослел достаточно для того, чтобы жить самостоятельно. А остальные живут вместе, в доме, который содержит вся коммуна, но о них хорошо заботятся.

Женщины пошли дальше по главной улице. Высоко над ними, на холме, возвышалась больница, самое большое здание на острове.

– Попозже я отведу вас туда, – пообещала Катерина.

– Этот дом даже с Крита видно, – сказала Мария. – Но вблизи он выглядит еще больше.

– Его недавно расширили, так что теперь он действительно стал больше, чем был прежде.

Они направились на северную часть островка, где уже не было жилых домов, а в небе над ними парили орлы. Здесь Спиналонга была открыта ударам северо-восточных ветров, далеко внизу о камни бились волны, бросая в воздух фонтаны брызг и пены. Здесь море

было другим, не таким спокойным, как в проливе, что отделял Спиналонгу от Плаки, и волны бежали по бесконечному простору. В сотнях миль отсюда лежала материковая Греция, а между ней и Спиналонгой рассыпались десятки маленьких островков, но с этого холма их не было видно. Перед Марией простирались только воздух и небо, в котором плыли хищные птицы.

Мария вдруг на мгновение задумалась о том, каково это – ринуться вниз с этого крутого склона? Она бы ударилась о воду или сначала разбилась об острые камни?..

Начал моросить легкий дождь, тропинка стала скользкой.

– Идемте, – сказала Катерина. – Надо возвращаться. Ваши коробки наверняка уже принесли. Я покажу ваш новый дом и помогу распаковать все, если хотите.

Когда они спускались обратно, Мария заметила несколько десятков маленьких, тщательно обработанных клочков земли, на которых, вопреки всем стихиям, люди выращивали овощи. Лук, чеснок, картофель и морковка росли на этом продуваемом ветрами склоне, их аккуратные ряды, где не было видно ни единой сорной травинки, говорили о том, как много усилий вложили люди для того, чтобы эта каменистая земля смогла дать урожай. Каждый из участков являл собой утешающий знак надежды и доказывал, что жизнь на острове вполне терпима.

Женщины прошли мимо крошечной часовни, смотревшей на бесконечный простор моря, и наконец добрались до огороженного стеной кладбища.

– Ваша мать тоже похоронена здесь, – сказала Марии Катерина. – Здесь кончают путь все, кто приехал на Спиналонгу.

Катерина совсем не хотела, чтобы ее слова прозвучали грубо, но Мария все равно никак не отреагировала. Она просто закрылась внутри себя, сдерживая чувства. Это не она, а кто-то другой бродил по острову. А настоящая Мария была далеко-далеко, в собственных мыслях.

Могилы никак не были помечены по простой причине: все они были братскими. На острове умирали слишком часто, поэтому не было возможности допустить роскошь уединения после смерти. В отличие от большинства кладбищ, которые располагались рядом с церквями, чтобы постоянно напоминать верующим, что все они смертны, это кладбище было закрытым, тайным. Никому на Спиналонге не стоило напоминать о смерти. Все здесь хорошо знали, что дни их сочтены.

Завершая круговой обход острова, женщины прошли мимо самого величественного из всех домов, что успела увидеть Мария. Он имел большой балкон и портик у входа. Катерина остановилась как раз перед этим зданием.

– Официально это дом старосты острова, но когда Никос занял этот пост, он не захотел выгонять отсюда прежнего старосту и его жену, так что они так и жили здесь, а Никос – в своем прежнем доме. Муж умер давно, но Элпида Контомарис до сих пор жива.

Мария мгновенно вспомнила это имя. Элпида Контомарис была лучшей подругой ее матери. Марию больно задел тот факт, что маму пережили почти все ее знакомые и друзья.

– Она очень хорошая женщина, – добавила Катерина.

– Я знаю, – кивнула Мария.