Остров (др. перевод)

Хислоп Виктория

– Мы ездили к доктору Киритсису, – добавил Гиоргис. – Он вам напишет.

– Почему? – спросил Лапакис, теперь уже внимательнее.

– Потому что у моей дочери проказа.

Лапакис, хотя и пытался скрыть это, был потрясен.

– Твоя дочь… Мария? Боже мой! Я даже не понял… Так ты поэтому завтра везешь ее на Спиналонгу?

Гиоргис кивнул, сосредоточившись на том, чтобы подвести лодку к маленькому причалу Плаки. Лапакис вышел на пирс. Он так часто видел милую Марию, эта весть прямо сбила его с ног. Доктор почувствовал, что не должен молчать.

– На Спиналонге ей будет предоставлено наилучшее лечение, – сказал он. – Ты один из немногих, кто действительно

знает, что это за место. Там не так плохо, как думают люди, но все равно мне ужасно жаль, что случилось такое.

– Спасибо, – кивнул Гиоргис, привязывая лодку. – Увидимся завтра утром, но я, возможно, чуток опоздаю. Я обещал Марии отвезти ее туда рано утром, но я постараюсь вернуться к вашему обычному времени.

Пожилой рыбак говорил неестественно спокойным тоном, как будто просто договаривался о самой обычной поездке. Лапакис подумал, что именно так люди себя ведут в первые дни после тяжелой утраты. Наверное, это и к лучшему.

Мария приготовила ужин, и около семи вечера они сели за стол напротив друг друга. Этот вечерний ритуал сегодня имел особое значение, дело было не в еде, потому что ни у одного из них не было ни малейшего аппетита. Просто это был их последний ужин. О чем они говорили? О самом обычном, например о том, что именно Мария уложила в коробки, и о более важном, например о том, когда Мария в следующий раз увидит отца на острове и как часто Савина будет приглашать Гиоргиса на ужин в дом Ангелопулосов. Любой, кто услышал бы их беседу, мог подумать, что Мария просто перебирается жить в другой дом. К девяти вечера оба уже выбились из сил и отправились спать.

В половине седьмого на следующее утро Гиоргис уже отнес все коробки Марии на причал и погрузил их в лодку. А потом вернулся в дом за дочерью. В его памяти все еще были живы воспоминания об отъезде Элени, как будто это было только вчера. Он помнил тот майский день, когда солнце освещало толпу друзей и школьников, а его жена махала им рукой, прощаясь. А этим утром в деревне царила мертвая тишина. Мария должна была просто исчезнуть.

Холодный ветер проносился по узким улочкам Плаки, и осенний воздух пронизывал Марию, парализуя ее тело и ум, что почти лишало ее ощущений, но никак не могло смягчить ее горе. Одолевая последние несколько метров до причала, Мария тяжело опиралась на своего отца, и походка ее казалась похожей на походку древней старухи, которой каждый шаг причиняет боль. Но ее боль не была физической. Тело Марии оставалось таким же сильным, как у любой молодой женщины, которая всю свою жизнь дышала чистым воздухом Крита, ее кожа была такой же свежей, а глаза, ярко-карие, были такими же, как у любой девушки на этом острове.

Маленькое суденышко, нагруженное странной формы узлами, скрепленными между собой веревкой, подпрыгивало и качалось на воде. Гиоргис медленно спустился в лодку и, одной рукой пытаясь удержать судно, другую руку протянул дочери. Когда та очутилась на борту, он старательно укутал ее одеялом. Единственным признаком того, что женщина не была просто еще одним предметом груза, стали длинные пряди темных волос, свободно развевавшихся на ветру. Гиоргис аккуратно отвязал от причала канат – и их путешествие началось.

Это не была короткая поездка ради доставки каких-то припасов. Это был путь в один конец, для начала некой новой жизни для Марии. Жизни в колонии прокаженных. Жизни на Спиналонге.

Глава 17

Вто время, когда Марии хотелось, чтобы время остановилось навсегда, оно как будто начало

течь быстрее обычного, очень скоро ей предстояло очутиться в холодном месте, где волны разбивались о берег. Впервые Марии захотелось, чтобы мотор лодки заглох, но пролив между большим островом и маленьким островком они пересекли за считаные минуты, и пути назад не было. Марии хотелось вцепиться в отца, умолять его не оставлять ее здесь одну, если не считать коробок, в которые теперь была упакована вся ее жизнь. Но слезы у нее давно кончились. Она столько раз проливала их на плечо Фотини с того момента, когда увидела метку на своей ноге, и подушка ее тоже была насквозь мокрой от слез, пролитых за две последние горестные ночи. А теперь не время было рыдать.

Несколько минут они стояли на берегу одни. Гиоргис не собирался покидать дочь, пока не придет кто-нибудь. Он теперь так же хорошо знал процедуру встречи новичков, как знали ее сами островитяне, и понимал, что их встретят должным образом.

– Мария, будь храброй, – тихо сказал Гиоргис. – Я вернусь завтра. Если сможешь, приходи, повидаемся.

Он сжал в ладонях руки дочери. Гиоргис все эти дни держался уверенно, особенно при Марии. И плевать, если он тоже подхватит проказу. Может, это как раз и будет наилучшим выходом, потому что он сможет поселиться здесь, вместе с Марией. Но тогда серьезной проблемой стала бы доставка припасов на Спиналонгу. Вряд ли удалось бы так сразу найти кого-нибудь, готового регулярно посещать остров, а это привело бы к трудностям для живущих там.

– Конечно я приду, если это разрешается, – ответила Мария.

– Уверен, так и есть. О, смотри! – воскликнул Гиоргис, показывая на фигуру, появившуюся из длинного туннеля, проходившего в древней крепостной стене. – Это Никос Пападимитриу, староста острова. Я вчера послал ему записку, сообщил, что привезу тебя сегодня. Обо всем нужно спрашивать у него.

– Добро пожаловать на Спиналонгу, – сказал Пападимитриу, обращаясь к Марии. Легкомыслие его тона поразило Марию, но и отвлекло немного. – Ваш отец вчера прислал мне сообщение о том, что мы должны вас ожидать. Ваши вещи вскоре отнесут в ваш дом. Ну что, пойдем?

Он махнул рукой, показывая Марии, куда идти. Всего неделю назад, в Айос-Николаосе, Мария смотрела голливудский фильм, в котором героиня выходила из лимузина и ее вели по длинному красному ковру в грандиозный отель, а портье нес ее чемоданы. Мария попыталась представить себя в той сцене.

– Пока мы не ушли, – поспешно сказала она, – могу я попросить разрешения приходить сюда повидать отца, когда он будет привозить доктора Лапакиса и всякие вещи для меня?

– Ну конечно, почему же нет? – прогудел Пападимитриу. – Думаю, это всех устроит. Я же знаю, что вы не попытаетесь сбежать с острова. Иногда действительно приходилось не позволять людям выходить на берег, на случай, если им вздумается смыться отсюда, но теперь большинство наших жителей совсем не хотят уезжать с острова.

Гиоргис ждал момента, когда ему придется проститься с Марией.

– Я знаю, они будут добры к тебе, – услышал он собственные слова утешения, обращенные к дочери. – Я знаю, они будут добры…

Кому-то из них нужно было повернуться первым, и Гиоргис дожидался, когда это движение сделает его дочь. Он всегда сожалел о своем поспешном отъезде в тот день, когда четырнадцать лет назад на остров приехала Элени. Просто его горе было так велико, что он вынужден был увести лодку еще до того, как они успели сказать друг другу «прощай». Но сейчас он должен был набраться храбрости, ради дочери.