Остров традиции

Гладилин Никита Валерьевич

Бражничали дальше, духарились больше. Наконец, Курт, как всегда, самый спокойный и невозмутимый, поднял глаза на фонарный столб, на котором уже зажглась тусклая электролампочка, и трубно возгласил:

– Кто лампочку собьёт, тому зачёт!

Клич вождя сразу же был услышан. В бедную лампочку полетели камни, комья земли, зажигалки. Вскоре она испустила последний взблеск и потухла. Вся орда победоносно загоготала, девицы захлопали в ладоши. Все как с цепи сорвались и запрыгали от счастья в наступившей тьме.

– Другие! Другие! Все!..
– не унимался Курт, единственный (кроме Конрада), кто не прыгал, а упористо стоял враскаряку.

И

тут же ватага понеслась вдоль по аллее и по посёлку - разбивать остальные лампочки. За ними затопал довольный Курт, ловко обнимая обеих девиц сразу и искусно чмокая то одну, то другую. Конрад как зачарованный смотрел им вслед и стоял, словно в землю врытый. Освещённая зона всё удалялась от него, а гомон сбесившейся оравы не становился тише. Вскоре послышались выстрелы - знать, терпение ждать попадания "с рук" у логоцентристов иссякло. Одна за другой заходились лаем окрестные собаки, не думая о том, что станут следующими мишенями. Посёлок погрузился в полную мглу, в которой слышались хлопки выстрелов, звон разбиваемых стёкол и вой сигнализации переворачиваемых машин. Конрад заставил себя подумать о том, чтобы двинуться с места, и на ватных ногах, спотыкаясь, наобум побрёл к дому Клиров. В руке он держал недопитый пакет кефира, не решаясь бросить его под ноги и усугубить возникший срач. В его голове стучала одна-единственная мысль - о том, как теперь окрестные старушки будут вечерами ходить по посёлку и находить верный путь. Нескоро он доковылял до дома, которого к счастью, логоцентристский погром не коснулся. Он так и не узнал, не стали ли неформалы на радостях стрелять друг в друга - сборы у водокачки раз и навсегда прекратились.

Вернувшись домой, Конрад сразу взбежал на второй этаж. Ему хотелось переключиться. Старик, на его счастье, не спал.

– Я вот что подумал, - начал Профессор, - про грех рефлексии... Рефлексия - не есть ли нащупывание подходящих к пазам штырей? Не есть ли поиск путей примирения с миром?

Конрад ответил: - Однако результат поиска противоположен ожидаемому: дальнейшая эскалация конфликта ущербного человека с ущербной окружающей средой. Интеллигент всё привык домысливать до конца, и, будучи не в ладах со строгой логикой, он получает то же, что и лирический герой "Воскресения": "Если я попался вам навстречу, значит вам со мной не по пути".

П.: Бесспорно - рефлексия и аттрактивность сопряжены с подспудным осознанием особого своего предназначения. Но эта претензия на избранничество не имеет ничего общего с манией величия. Ортега-и-Гассет в "Восстании масс", между прочим, разъясняет: "Избранные - не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно". Спрашивать с себя по "гамбургскому счёту" "избранных" заставляет сопутствующее их свободе гипертрофированное чувство ответственности. Знаменита формула "Если не я, то кто же?".

К.: О да. Рефлектирующий интеллигент берёт на себя ответственность за соблюдение графика движения автобусов, за ошибки своего правительства, даже за цветение лугов и мерцание звёзд.

П.: Раздражающая многих интеллигентская интроверсия на поверку являет себя как радикальная экстраверсия, безостаточная разомкнутость на чуть ли не все возможные миры и мирки, включённость внешних миров и мирков в собственный внутренний мир.

К.: Недаром формула "что, больше всех надо?" не менее знаменита. Вопрос о том, благо ли такая "всемирная открытость": в открытую

душу залетает больше плевков.

П.: Тем более, что автобусы по-прежнему ходят через пень-колоду, нещадно вытаптываются луга, а правительство принимает идиотические постановления, запрещающие смотреть на звёзды.

К.: И к интеллигентскому чувству колоссальной ответственности примешивается чувство колоссальной вины. Всё на себя взвалил - и ничего не выдюжил...

П.: Чувство вины? Далеко не у всех! Мандельштам однажды воскликнул: "Поэт не должен оправдываться! Ни перед кем и никогда!"

К.: Так то ж Мандельштам. Провидец, вестник. Мало того, что поэт от Бога - Богом даровано ему ещё и знание того, что он поэт от Бога. Но, во-первых, всем известно, что творится, "пока не требует поэта к священной жертве Аполлон", а во-вторых - как быть подавляющему большинству, интеллигентской массе?.. Тысячи беспутных скитальцев ищут, на что бы опереться, чтобы оправдаться. Пытаются настричь хоть какие-то купоны со своих скромных эрзац-талантишек.

П.: Например, можно компенсировать чувство вины - чувством юмора, самобичевание - самоиронией, благо фельетоны, эпиграммы, пародии и особенно анекдоты пользуются спросом у всех слоёв населения.

К.: Что ж, юмор интеллигенции чёрен, горек и деструктивен - не юмор, а "стёб". И уж самих-то себя прежде всех прочих готовы "застебать" вусмерть. "Трагедия: есть с кем, есть где, но нечем. Комедия: есть с кем, есть чем, но негде. Драма: есть чем, есть где, но не с кем. Драма сволочного интеллигента: есть с кем, есть чем, есть где, но - зачем?"

П.: Думать вредно, от этого с ума сходят...

К.: И жить вредно, от этого умирают...

П.: Вот-вот. Так чем казниться несуществующей виной, не лучше ли вспомнить хрестоматийный пример? Щёлкнули макаку по носу - расстроилась, но стоило, спустя минуту угостить её бананом - возрадовалась, словно щелчка по носу и не было. Наверное, высшим приматам стоит брать пример с ближайших родственников.

К.: Нет уж. Интеллигент знает другое средство избавления от чувства вины. Сплошь и рядом он срывается и падает в субъективный, уютный и комфортный, но абсолютно ирреальный мир - в МИФ.

П.: Шизофреник превращается в параноика?

К.: Да.

П.: Мятущийся Буриданов осёл бросается к одной из охапок сена и - насыщается. Отныне мир чётко структурирован, иерархизирован; чёткая демаркационная линия проведена между белым и чёрным, приемлемым и неприемлемым, своим и чужим, нашим и вашим. Пирамиду ценностей венчает сотворённый из квазиматерии, высосанный из пальца на руке Кумир. И обязательно наличествует его антипод, сотворённый из квазиантиматерии, высосанный из пальца на ноге Антикумир. А сам себе в пантеоне самодельной мифологии интеллигент-капитулянт отводит место героя-Полубога, призванного указывать путь блуждающим во тьме обычным смертным.

К.: А что вы хотите? До сих пор интеллигенция водительствовала массами лишь в тех случаях, когда могла членораздельно провозгласить, кто Сволочь и кому надо всыпать по первое число.

П.: Игра слов: "кто сволочь?"... "сволочная интеллигенция"...

К.: А разве вы, профессор не строили свой мир по лекалам расхожих мифов? Ведь ваш брат судил и себя, и окружающих не по поступкам, а по приверженности той или иной мифологии. Его в последнюю очередь интересовало - добрый ты или злой, храбрый или трус, гений или бездарь. Главное другое - за правых ты или за левых, за консерваторов или за прогрессистов...