Остров живых
Шрифт:
Но, к сожалению, и попка у Веры оказалась аккуратной, приятно круглой. И вся Вера была складной, изящной и – чертово слово пришло в голову – грациозной. Такие мужикам нравятся – это Ирка знала. А мужиков тут раз и обчелся. И это ее собственный мужик, между прочим.
Ирка покраснела от злости, а потом покраснела еще гуще, когда Вера осведомилась: а что это ее так рассматривают, словно она тут стриптиз исполняет?
Братец еще больше осунулся, вид имеет красноглазый и осовелый, да еще от служителя Асклепия прет неукротимо пивом. То, что братец смолит какую-то
– Смесь собачьей шерсти со спитым чаем, обрезками ногтей и старым сеном? – нюхнув вонючий клуб дыма, спрашиваю я своего ближайшего родственника.
– По вкусу – да. Но чем богаты. Написано вроде, что «Camel», но такое и на Малой Арнаутской улице постеснялись бы делать. Надеюсь, что те, кто эти сихареты сделал, умерли в страшных корчах.
– Ага. А трубку и табак потерял как всегда? Упырь профукал артефакт?
– Да в общем… Кстати – здравствуй!
– Кстати – да. Выглядишь фигово.
А что тут еще скажешь – замурзанный у братца вид. Бомжеватый. Словно он как Пирогов и оперирует, и вскрытия делает в одном и том же наряде. Впрочем, особо чистюлей он никогда и не был.
– Дык тут уже сколько раз вспоминал с теплым чувством свое мирное житье в морге… И Миха рядом, и спать можно сколько влезет, и даже Прозектор за окошком уже как-то по-иному видится.
– Пивом от тебя бьет сногсшибательно…
– Оно сытное. Я его ем. И пью. А главное, полгода срок годности. Через полгода пива не будет. Ваще! Представляешь?
– Хочешь успеть выпить море?
– Все не выйдет, но сколько смогу. Тут вот дело какое, я договорился с летунами с Бычьего Луга, что они тебя смогут взять с собой, – у них вылет будет в направлении Новгорода. Завтра или послезавтра. Смекаешь?
Еще бы не смекать – два лаптя по карте, и та самая деревушка, где наши папа с мамой застряли. Здорово!
– Тебе как это удалось?
– Опыт не пропьешь, как грустно сказал художник Артемидьев, оглядывая свою пустую мастерскую. Оказалось, что в потоке я помог родственникам какой-то фигуры с аэродрома. То ли роды принял, то ли прободную диагностировал и упек в Кронштадт – не помню уже. Спросили, чем могут помочь мне. Ясно дело чем! Вот я тебя и сосватал.
Ну да стоило предположить – братец высоты боится. Панически, хотя и не трус ни разу. Я, правда, тоже боюсь. Но он знает, что отказаться у меня не получится. Я ж вроде как вольный казак, а он уже тут присох, корни пустил, да и не отпустят. Он же под кронштадтскими теперь. Слышал краем уха, что еще и как судмеда его тут пользуют всю дорогу. Что-то тут серьезно криминальное распутывают.
– А так в целом?
– А в целом, как говорил знакомый немец: «Запорожец, блин, кошмар!» Ладно, перекур у меня окончился. Пойду корячиться дальше, конца-края не видно. А тебе тоже есть работенка – надо пару раненых забрать, армеуты какие-то попросили дать медобеспечение.
– И ты меня посылаешь?
– Дел там на чуть-чуть. А они…
– Они тебе пиво поставляют. Угадал?
– И не только пиво. Все равно твои сейчас будут погрузкой-разгрузкой заниматься. Как слышал, склад
За братцем уже пришли – из палатки выглядывает смутно знакомый парень, держащий врастопыр белый халат. Относительно белый, надо заметить.
– Эй! А почему армейские сами не могут раненых забрать?
– Там спинальник вроде, – бурчит братец, вдевая руки в рукава халата.
Вот, совсем хорошо, спинальник. Не было бабе печали…
На заводе кажется многолюдно, но это по сравнению с тем временем, когда мы здесь возились. Сейчас тут пытаются запустить производство. Работает сводная комиссия по расследованию (это так названы несколько сбродных человек), плюс безопасники пытаются ущучить тех, кто имел отношение к руководству концлагеря. Публики, судя по тому, что я слышал, уже вдвое меньше здесь, зато она не заперта в цехах, шляется по территории, и потому многолюдно.
Пищит нововыданная рация – «старшой» требует прибыть к нему пред ясны очи.
Дойти не успеваю. Ильяс перехватывает меня на полпути, вывернув из-за бетонного угла цеха:
– Сумка при тебе? Тогда пошли!
По дороге излагаю ему, что нужно мне слетать родителей вывезти. И насчет спинальника.
Хмыкает, вертит башкой. Так и не ответил, а уже и дошли.
– С этим разберемся. Сейчас выполним пару мелких задачек, тогда поговорим. Твой ранетый в список входит.
Ильяс кивает на маленький автобус – близнец нашего покойного спасителя. Лезу внутрь, вижу полтора десятка бледных лиц, кучу мешков. Следом поднимается и мой начальник.
– Да порядок, порядок, довезем, не волнуйся, – орет он кому-то оставшемуся снаружи.
Двери закрываются, автобус трогается. Мы выкатываемся с завода, и к нам присоединяется УАЗ-«буханка».
– Куда едем? – спрашиваю беззаботного Ильяса, сидящего так, что его автомат (только сейчас замечаю, что у него АК, как и у меня, только с какой-то оптикой, не армейской, а магазинной еще) направлен стволом в салон – на сидельцев. Что-то мне говорит, что это явно какие-то штрафники.
– В деревню Узигонты, – отвечает мне Ильяс.
– Слушай, кончай хохмить. Скажи нормально.
Он делает круглые глаза. Становится немного похожим на возмущенного филина.
– Вот кавай! Куда серьезнее. Рядом деревня Велигонты расположена. И еще Олики.
– Я первый раз слышу. Это далеко?
– Рядом. За Марьино.
Ну, Марьино я знаю.
Еще когда я был совсем мелким, одноклассник Никон нарассказывал, что там в болоте застряла «пантера» – торчит только верх башни со всякими приборами-перископами, и метрах в трех из воды выглядывает набалдашник дульного тормоза. И что там были громадные немецкие склады, которые наша артиллерия сожгла к чертовой матери. Мы воодушевились и устроили вылазку. Родителям наплели чего-то, припасли харчей, питья и поехали. Наверное, была такая же весна.