Островитяния. Том первый
Шрифт:
— Вы считаете, это была ошибка? Я не согласен, Дорна.
— И я, Джонланг!
— И я, Дорна!
— Надеюсь, — сказала она низким голосом.
— Я был так счастлив!
— Ах, и я тоже!
Смех ее прозвучал не совсем естественно.
— Давайте успокоимся, — добавила она. — Иначе мы снова можем невзначай обидеть друг друга. Когда двое находятся рядом так подолгу, надо, чтобы каждый постоянно старался быть для другого приятной компанией. Я уже устала от нас обоих. А вы?
— От себя, но только не от вас.
Она тихо вздохнула:
— Неважно.
Значит,
Сумерки настали рано, когда мы еще плыли по протоку, а когда лодка выплыла на простор Эрна, начало темнеть. Ветер посвежел, и «Болотную Утку» стало качать. Дорна темным силуэтом выделялась на фоне вечернего неба, но казалось, что, рассеивая наступающую тьму, она излучает свет: он исходил от ярко-желтой юбки и блузы, от теплого румянца щек, блики света играли на ее шелковистых икрах, когда она, покачиваясь, двигала руль. И хотя становилось все прохладнее, казалось, что девушка, простоволосая, босая, в легкой одежде, не замечает этого.
Ее взгляд был прикован к чему-то впереди.
— Ну, держитесь, Джонланг! — крикнула она, быстро оглянувшись. Вода впереди была темной, только верхушки волн, катящихся навстречу, вспыхивали белизной. Дорна откачнулась, и я увидел на мгновенье обозначившуюся сильную и красивую линию ее спины и бедра. «Болотная Утка» накренилась, вспенивая воду, и большой парус, развернувшись, пронесся над палубой, но я уже был готов к этому. Пропустив потерявший ветер парус, я быстро поставил его к ветру.
Оставляя пенистый след, «Болотная Утка» вошла в узкий проток. Впереди стали видны знакомые очертания Острова и мельницы, куда водила меня Дорна: ее большие крылья вращались в темно-сером небе.
Дорна звонко рассмеялась:
— Будьте начеку, Джонланг! Снова ветер!
Подойдя почти вплотную к берегу, мы снова сделали лихой разворот.
— Молодец! Молодчина! — крикнула Дорна. — Ах, как это здорово, когда наконец удается поймать ветер!
Было почти уже совсем темно, когда мы развернулись в последний раз и лодка скользнула в бухту, где ветер, от которого прикрывал здесь остров Ронанов, был намного слабее. Дорна выступала в роли капитана, я — команды и, хотя и в единственном числе, но успев набраться опыта, расторопно исполнял все приказания, звучавшие скорее как советы и просьбы, невольно вспоминая о том, каким тоном отдаются приказы на других судах.
Мы причалили по всем правилам искусства, и Дорна, довольная, рассмеялась и сказала:
— Какие же мы молодцы, Джонланг! Идеальная команда.
Теперь дело было за тем, чтобы аккуратно убрать все снасти. «Болотная Утка» стояла у причала, надежно пришвартованная. Наше плавание закончилось; впрочем, еще оставалось несколько минут. Дорна казалась совершенно счастливой.
Пока она прибиралась в каюте, я вынес наши вещи на палубу. Поднявшись наверх, она потянулась за своей поклажей.
— Позвольте мне быть американцем и взять ваши вещи тоже, — сказал я.
— Позвольте мне быть островитянкой и нести свои вещи самой.
— Нет,
Дорна засмеялась, уступив мне.
— Вы очень добрый, Джонланг. Так мне будет легче идти, к тому же я немного замерзла.
Мы спустились на берег; ракушки хрустели у меня под ногами.
— Вы надели сандалии, Дорна?
— Да, да, — пробормотала она еле слышно.
Упали первые редкие капли дождя. Дорна шла легко, как обычно покачивая бедрами. Отличный моряк, отличный ходок. Хотелось бы взглянуть, как она держится в седле.
Ветви старых буков черным узором раскинулись над нами в почти таком же черном небе. В конце сводчатой аллеи свет падал из-под двери дома. Дома Дорнов.
Дорна двигалась рядом, как тень. Ветер шумел в ветвях деревьев, но сквозь его шум я расслышал, как девушка потихоньку напевает.
Ее доносящийся из темноты голос звучал несколько неуверенно.
— Я была очень счастлива с вами, Джонланг.
— А я с вами, Дорна… Никогда еще я не был так счастлив!
— Ведь было так прекрасно, правда? И я так рада этому шквалу — теперь вы знаете, чего стоит моя лодка!
Мы приближались к дому. Казалось, эти два дня мы были единственными живыми существами на земле. Но за стенами дома тоже были люди — каждый со своей жизнью.
— Я бы хотел, чтобы это не кончалось.
— Это должно было кончиться. Давайте я сама расскажу своим, как так вышло, что мы задержались на два дня, — сказала Дорна, помолчав. — Кое-кому это может не понравиться.
— Хорошо, Дорна.
Мы подошли к двери. Она впустила нас и закрылась, и все: ночь, болота, лодка — весь мир под открытым небом исчез. В полутемной зале никого не было.
Поднявшись наверх, мы пошли длинными коридорами. У двери моей комнаты Дорна остановилась.
— Моя сумка, — сказала она. — Благодарю за помощь.
— Могу я занести ее к вам?
— Теперь моя очередь.
Я отдал ей сумку.
Неожиданно она коснулась моей ладони кончиками пальцев. Потом резко развернулась — юбки взвились — и пошла дальше по коридору к своей комнате.
Увидев у себя в комнате Дорна, я был поражен, и не очень приятно, поскольку рассчитывал, что у меня будет время перевести дух и успокоиться. Когда я вошел, он ждал и, медленно подняв голову, взглянул на меня. Хотя лицо его было в тени, я не мог не заметить, как горят его глаза.
— Привет, — сказал я с улыбкой, хотя чувствовал, что он видит меня насквозь, и не мог избавиться от ощущения вины.
Отвернувшись, я начал распаковывать вещи. Возможно, когда Дорна сказала, что «кое-кому это может не понравиться», она имела в виду именно брата; но, по словам Дорна, он приехал всего за несколько часов до меня. Потом Дорн стал расспрашивать, как прошло мое путешествие на северо-запад. Переодеваясь и моясь, я подробно изложил ему все события этих дней. Обожженная солнцем кожа горела. Прошедшие два дня не столько прибавили сил, сколько довели меня до полного изнеможения; к тому же мои мысли все были только о Дорне. Что она сейчас делает? О чем думает? Моется, как и я? Тоже устала и обгорела на солнце?