Островитяния. Том первый
Шрифт:
Итак, король бывал на острове Дорнов, и ему действительно нравились девушки, а девушки чувствовали к нему апиату.
— Хисы говорили, что он приезжал к ним со Стеллином, их двоюродным братом.
А может быть, и Дорна приходилась им кузиной?
— Хотя он ездит к ним вовсе не из-за дружбы со Стеллином, — сказала Дорна резко.
— Мне кажется, он заезжает повидать Некку, — начал было я, но запнулся, неуверенный, имею ли я право вмешиваться.
— Очень похоже. — И Дорна быстро
— Очень понравились.
Девушка остановила на мне долгий взгляд, потом сказала:
— Тор бывает на Острове три-четыре раза в год. Думаю, в основном чтобы повидаться со мной. Поразмыслите над этим, Джонланг. Только не воображайте, что я собираюсь за него замуж.
Я протестующе засмеялся, не зная, как отнестись к подобной прямоте, и все же испытал огромное облегчение.
— И вообще не собираюсь, — добавила она. — Пока.
Мы помолчали.
— А вы, Джонланг? У вас есть невеста?
Передо мной моментально промелькнули образы моих американских подружек, Наттаны и самой Дорны. Что я мог ответить?
— Нет, — сказал я, — невесты нет, но есть несколько девушек, с которыми я, наверное, был бы счастлив.
— Всю жизнь? — Дорна резко привстала, в голосе прозвучало удивление.
— Почему бы и нет?
Мы взглянули друг на друга. Глядя в глаза Дорны, я забыл обо всех остальных женщинах и постарался взглядом выразить, что она для меня — единственная.
Дорна слабо улыбнулась, отвела глаза и снова откинулась на подушку…
Что же значил апиатадля девушки, с которой мне предстояло провести ночь и которая призналась, что ей знакомо это чувство? Что нового добавляло к апииуменьшительное та?..Испытывая волнение, нерешительность, я хотел только, чтобы все продолжалось так, как оно началось.
— Ладно, — сказала Дорна, останавливая на мне свой сияющий взгляд. — Допустим, что есть несколько мужчин, к которым я неравнодушна. Но вряд ли среди них найдется тот, кто способен сделать меня счастливой на всю жизнь!.. Как мало мы с вами еще знаем друг друга.
— Да, мы разные, Дорна, — ответил я.
Она кивнула:
— Отчасти дело в языке. Некоторые ваши слова мне непонятны.
Но когда я уже собрался было спросить, что значит слово «апиата»,язык не повернулся выговорить его… Итак, есть мужчины, к которым она неравнодушна…
— Вы все понимаете и очень хорошо говорите сами, — ответила Дорна так, словно разговор ей наскучил. — Так почему же мы разные?
— Хиса Наттана считает, что у всех иностранцев чувства — бледно-розовые! Она думает, что именно в этом главное отличие. А вам как кажется?
Дорна не спешила отвечать. Она с улыбкой взглянула на меня, словно собираясь заговорить, но тут же опустила глаза, так и не вымолвив ни слова. На ее лице промелькнуло
— И вам тоже кажется, что ваши чувства бледно-розовые? Не сказала бы, Джон.
— Конечно нет! — воскликнул я. — Но это задевает меня. Что вы думаете об иностранцах, Дорна?
Она по-прежнему не сводила с меня пристального взгляда своих темных, глубоких глаз, но лицо выражало робкую покорность. Ласковый взгляд ничего не утаивал, ни в чем не отказывал; голова у меня кружилась, щеки пылали, стучало в висках. Ее по-прежнему нервно перебирающие пальцы словно звали меня успокоить, погладить их. Ее губы полураскрылись.
— Дорна! — прошептал я, наклоняясь к ней.
Взгляд ее не был ни враждебным, ни удивленным…
Потом, вновь сидя на своей койке, я чувствовал, что сердце у меня вот-вот разорвется, как надрывно, вхолостую вспарывающий воздух винт моторной лодки, вытащенной на берег. Я хотел прикоснуться к Дорне, но нервная, обессиливающая дрожь сковывала меня.
Дорна сидела, подобрав ноги, отвернувшись, и глядела в потолок. Совершенство ее красоты обезоруживало меня.
— Не знаю, права ли Наттана, — сказала она так, словно ничего не случилось. — Вы — практически единственный иностранец, которого я знаю, я имею в виду — из молодых людей. Наверное, жизнь, которую вы ведете в Соединенных Штатах, делает ваши чувства более разнообразными и утонченными.
— Почему, Дорна?
— Ах, это всего лишь догадка. Вы сами заговорили о различиях. А различия должны быть оттого, что жизнь разная… — И снова голос ее поскучнел.
— Интересно, изменит ли вас здешняя жизнь? — вдруг спросила девушка после долгого молчания.
— Не знаю.
— На вашем месте я оставалась бы американкой.
— Вы это уже говорили.
— Простите! Я не хотела снова обидеть вас.
Вода плескалась о борт лодки. Одна свеча уже совсем догорела, и сырость мало-помалу проникала в каюту. Мгновенное желание, толкнувшее меня к Дорне, налетело, как летняя гроза, яростная, внезапная. Теперь все опять стихло…
Дорна сидела, по-прежнему отвернувшись, и мне была видна лишь плавно очерченная скула, мягкая, шелковистая кожа. То, что меня вдруг так потянуло к девушке, казалось теперь странным. В конце концов, условности и приличия тоже имеют свой резон — ведь мы не должны были оказаться здесь вместе…
— Может быть, сойдем ненадолго на берег, прежде чем ложиться?
Голос ее, хотя и усталый, звучал решительно и энергично. Мы поднялись на палубу. Укрывший суденышко туман вкупе с ночной темнотой заставлял двигаться на ощупь, вслепую. Я шел за Дорной, придерживаясь леера.