Осуждённые грешники
Шрифт:
Блять. Из всех дней, именно сегодня мне следовало надеть бюстгальтер с мягкой подкладкой.
— Все было хорошо.
— Хорошо?
Я сглатываю и сжимаю челюсти, пытаясь — и безуспешно — не обращать внимания на статическое электричество, потрескивающее у моих сосков.
— Так и есть.
Он облизывает губы, медленно кивая. Затем, устремив пристальный взгляд в потолок, он опускает голову и смотрит на мою грудь.
Наконец-то. Это слово всплывает в моей голове, нежеланное и жалкое, и я стискиваю зубы в попытке
Я пытаюсь замедлить дыхание, пока он объективным взглядом обводит мою грудь, от края кружевного лифчика до торчащих из него чаевых. Когда он издает легкий вздох веселья, я чувствую, как его тепло разливается между моим декольте и оседает тяжестью между бедер.
— По крайней мере, ты, кажется, нравишься моим посетителям, — мягко говорит он, переводя взгляд с лиц Гамильтона и Джексона34, выглядывающих из-под моего бюстгальтера, на мое собственное. Оно застывает, превращаясь в нечто нечитаемое. — Интересно, почему?
Раздражение вспыхивает у стенок моего желудка. Какой мудак. Я бы предпочла, чтобы он просто назвал меня шлюхой, а не намекал на это таким бархатно-когтистым способом. Он выпрямляется во весь рост и делает шаг назад, но не раньше, чем поворачивает ладонь внутрь и проводит ею по изгибу моего бедра, отталкиваясь от стойки.
Это едва заметное прикосновение, но оно прерывает мой следующий вдох, и я сильнее прижимаюсь спиной к стойке, чтобы не покачнуться. Он что-то говорит, но я не слышу — меня слишком отвлекает то, как горит призрак его ладони.
— Что?
Он поднимает бровь. Я опускаю взгляд и вижу, что он протягивает пятидесятидолларовую купюру в пространство между нами.
— За что это?
— Ты продержалась всю ночь, — его скучающий взгляд встречается с моим. — Вопреки всему.
Господи, так я и сделала. Это очень не похоже на меня — забыть о пари, особенно о том, в котором я была уверена, что не выиграю. Я должна была бы чувствовать себя гораздо более самодовольной, выбивая деньги из Рафаэля Висконти, но сегодня триумф не кажется мне таким сладким на вкус. Я слишком рассеяна, меня лихорадит.
Я прислоняюсь к стойке в попытке охладить свою пылающую кожу.
— Я же говорила, что я удачливая.
Снова это недовольство. Рафаэль стирает его с нижней губы движением большого пальца, а другим выталкивает купюру.
— Возьми, — резко говорит он.
Проходит мгновение напряженной тишины. Сглотнув, я поднимаю ладони по обе стороны от себя. Они покрыты дорогим кремом для лица Анны.
Брови Рафаэля сходятся в замешательстве, когда его взгляд перебегает с одной руки на другую, прежде чем остановиться на деньгах в моем лифчике. Затем осознание происходящего оседает на его лице, как толстый слой пыли.
Его
Но потом он легонько качает головой, поднимает взгляд и встречается с моим. Он темный и опасный, лишенный всякого света и юмора.
Я сомневаюсь, что там могло бы выжить что-нибудь хорошее.
— Это было бы не очень по-джентльменски с моей стороны, Пенелопа.
— Ты не джентльмен, — шепчу я в ответ.
Напряжение потрескивает, как статическое электричество. Оно настолько сильное, что я могла бы высунуть язык и, черт возьми, попробовать его на вкус.
Рафаэль прикусывает нижнюю губу, его взгляд становится пристальнее.
— Похоже, ты одержима идеей, что я не джентльмен, — он медленно делает шаг вперед, все еще держа банкноту между нами. — С твоей стороны было бы разумно выбросить эту мысль из головы.
Маслянистый тон меня не обманывает, я знаю, что это скорее угроза, чем предложение.
И все же она срывается с моих губ прежде, чем я успеваю подумать о последствиях.
— Хорошо, тогда ты джентльмен, — мои глаза сужаются. — Для всех, кроме меня.
Он замирает. Его свободная рука сжимается в кулак как раз перед тем, как он засовывает ее в карман брюк.
— Ты хочешь, чтобы я был с тобой джентльменом, Пенелопа?
Мое сердце пропускает следующий удар. Я не могу сосредоточиться, почти ничего не вижу. Воздух слишком тяжёлый, а пульс слишком громкий. Я чувствую себя пьяной и под кайфом одновременно, как будто выхожу из-под контроля. Может быть, именно поэтому я настолько глупа, что качаю головой.
Шипение срывается с приоткрытых губ Рафаэля. Оно низкое и медленное, и мне не нравится, как оно обжигает мою кожу. Но потом он сглатывает. Смотрит в потолок и издает горький смешок. Это обрушивается на меня, как ледяной туман, обдавая разочарованием и унижением.
Он бросает купюру на стойку рядом со мной, и мое сердце падает вместе с ней.
Он отходит, глядя на себя в зеркало позади меня.
— Кстати, отличный член.
Я моргаю, выходя из транса, вызванного похотью.
— Что?
— На моем зеркале, — говорит он с сухой, язвительной улыбкой. — Он соответствует размеру.
У меня образуется ком в горле.
— Правда?
Не смотри, не смотри, не смотри.
Мой взгляд опускается на его брюки.
Твою мать.
Его смех омывает меня, но в нем нет ничего приятного. Это раздражает меня там, где не должно, и я знаю, что когда в пять утра буду пялиться в потолок своей темной спальни, я все равно буду думать об этом.