От маминой звездочки в государственные преступницы
Шрифт:
– Все обойдется, будем надеяться. Не волнуйся.
Благополучно прибыв в столицу и остановившись на ночлег в какой-то гостинице, где ни у кого не спрашивали паспорта, но и контингент был соответствующим, София попросила себе одноместный номер и решила отдохнуть с дороги.
– Мадам, раз у вас есть деньги на одноместный номер, почему вы в ту же «Заречную» не пойдете? – раздался удивленный голос дежурного, - Там ненамного дороже, зато постояльцы гораздо более приличные.
– Знаете, мне всего на одну
«Ага, буду светить я в «Заречной» свой паспорт с пометками о том, что я невыездная», - подумала София и пошла в свой номер.
Встав на следующий день утром, София вышла из гостиницы и пошла на Семеновский плац. Смешавшись с толпой народа, девушка уже не боялась того, что ее заметит кто-то из полиции, как вдруг услышала неподалеку такой разговор:
– Преступников вешать будут.
– Не преступников, а идиотов. Хотели как лучше, а получилось как всегда.
– Ты погромче это покричи, чтобы полиция услышала.
Внимание Софии отвлекло то, что приехали полицейские кареты с осужденными. Увидев Зою, которая где-то жалась сзади в толпе, девушка мысленно посочувствовала ей и подумала:
«В семнадцать лет… А мне тогда, после покушения на N, восемнадцать было, еще моложе девочка».
Вдруг подумав о том, что и ее могло ждать что-то подобное, София погрустнела и начала смотреть уже на Эмилиану.
Периодически отводя глаза, чтобы не увидеть лишнего, София честно стояла, думая о том, что когда ее выводили расстреливать, ей очень хотелось увидеть кого-то близкого и родного, ну или хотя бы знакомого.
«Деток тогда своих вспомнила», - подумала София и, когда пришла очередь Эмилианы, начала смотреть на нее.
Не в силах отвести взгляд, но понимая, что уже это давно надо было сделать, София с изумлением увидела, что у девушки порвалась веревка.
«Вот не могла у Алешеньки веревка порваться», - подумала девушка, одновременно, и радуясь за Эмилиану, и вытирая слезы, вызванные воспоминаниями об Алексее.
Услышав, что Эмилиану отправили в госпиталь, а Нелидова и Зою отправят на каторгу, девушка и обрадовалась, и поняла, что ей постепенно становится плохо.
Когда толпа начала расходиться, София присела на лавочку в ближайшем парке и долго приходила в себя.
София вернулась на ближайшем поезде в Москву. Каково же было удивление девушки, когда, в тот момент, когда она выходила из поезда, двое полицейских, дежуривших на вокзале, заметили девушку и проводили ее в участок.
«К Петру Васильевичу повели», - подумала София, - «Будем надеяться, что все более-менее обойдется. Отсижу, сколько положено, зато буду чиста перед своей совестью».
– София Львовна, куда вы ездили? – спросил Петр Васильевич Софию.
– Петр Васильевич, скажу честно, я ездила в столицу, чтобы морально поддержать Зою и Эмилиану, да и остальных тоже. Подумала, что
«Вот как же обидно», - подумала София, - «В лицо меня почти вся московская полиция знает, увидели, сходящую с поезда, и сразу в участок привели».
– Возможно, в качестве исключения, я бы вам и выписал разрешение на поездку, - сказал Петр Васильевич, - Да, в столицу вам поездки не положены, но именно в этом случае я бы вошел в положение.
Петр Васильевич задумался, а потом сказал:
– Нарушение режима вам в личное дело записывать не буду, но если вы вдруг сейчас подумаете, что вам все можно и еще куда-то поедете без разрешения, то условия отбытия ссылки я вам поменяю. Естественно, не в вашу пользу.
В странных чувствах София вышла из участка. Девушка была рада, что все обошлось, но тяжелое чувство не покидало. А мысли об Алексее окончательно добивали Софию.
– Васенька, я приехала, - сказала София мужу, войдя в дом, - Сейчас маленько отдохну с дороги и все тебе расскажу.
========== И проблемы, и улучшения ==========
Пятнадцатое января 1892 года. Юля Собольникова, пяти с половиной лет от роду, подошла к Марии Викторовне.
– Мама, - сказала она, - Мне такой странный сон приснился.
Для своего возраста девочка была очень развита: и хорошо болтала, хоть одна, хоть со своим братиком Федей, и очень бегло читала, и решала легкие примеры, - в общем, Бирюковых никто бы не смогу упрекнуть в том, что они не занимаются детьми.
– Никакого Смольного, никакого кадетского корпуса, сами будем заниматься детьми, пока есть силы, - говорила шестьдесятвосьмилетняя Мария Викторовна своему мужу-ровеснику, - Будем просить Бога, чтобы пожить подольше, чтобы детей вырастить. Потому что, говоря откровенно, я не уверена, что Софья надолго на воле задержалась, конечно, если что – она детей заберет обратно, но зачем только мучить их? А потом куда, если мать на каторгу поедет, в детский дом? А так будут учиться дома, сдадут экзамены за среднюю школу, в университет поступят… Вот знаешь, я за то, чтобы и Юля, и Федя учились, нельзя руководствоваться принципом, что девочке школы хватит, а дальше можно и замуж выходить, сейчас уже время не то пошло, женщине тоже профессия нужна.
Георгий Сергеевич был согласен с этой точкой зрения и не спорил с женой.
– Что тебе приснилось, доченька? – спросила Юлю Мария Викторовна, - Опять бабайка?
– Нет, мама, - сказала Юля, - Мне ты снилась и папа. Только все было совершенно не так, как сейчас.
– А как все было? – спросила Мария Викторовна.
– Ты была очень-очень молодая, лет семнадцать, - сказала Юля, - И папе тоже было немногим больше лет, чем тебе. У тебя были черные волосы, у папы – русые…