От первого до последнего слова
Шрифт:
– Значит, так, – начала Таня. – Щедрина, Плисецкую и Донцову вы оставляете в покое. Сейчас все занимаемся только писателем Грицуком и его кончиной. Ира, соберите все сведения об этой триста одиннадцатой больнице и о враче, который его лечил. Как его?..
– Профессор Долгов, – заглянув в ежедневник, отрапортовала Ирина Михайловна.
– Василий Павлович, ты раскопай какую-нибудь подноготную. Ну, в смысле, писателя этого!
– Какую… подноготную, Танюш?
– Ну, кто он, что он, кем был в прошлой жизни! Поговори с Глебовым, который, кажется, собирался защищать его в суде!
–
– Он самый.
Василий Павлович фыркнул и покрутил головой.
– Неплохо, должно быть, писака жил! Глебов, по моим сведениям, стоит сто тысяч в час!
– Долларов?! – ахнул кто-то из девчонок.
– Да ладно! Рублей, конечно!
– Все равно неплохо! Это сколько в долларах-то выходит?!
И пошла писать губерния! Бригада принялась увлеченно считать глебовские гонорары.
Таня смотрела в окно.
Первой очухалась Ирина Михайловна, за ней Василий Павлович, а потом и остальные замолчали, как будто волна сошла.
– Значит, если мы будем продолжать в том же духе, нам никакие гонорары вообще не светят, – ровным голосом сказала Таня. – Мы все можем смело искать себе другую работу. На кабельных каналах, говорят, есть места. Если есть желающие работать в «Бибирево-ТВ», подавайте заявления. Прямо сейчас.
– Зачем ты так, Тань?..
– Затем, – отрезала Краснова. – Все бригады работают в дежурном режиме. Делаем программы про отпуска, единый государственный экзамен и Олимпиаду в Сочи. Все подаем исключительно с положительной точки зрения. Ирина Михайловна, найди телефон этого гребаного профессора, я с ним поговорю сама. И запиши мне на бумажке, как его зовут, может, я быстрее номер найду. Все, совещание окончено.
Дождь все лил, никак не прекращался, и Таня, пережидая, пока выйдут сотрудники, встала и подошла к окну.
– Ты… не расстраивайся так, Танюш, – сказала Ирина Михайловна уже от двери. – Как-нибудь обойдется. В первый раз нас, что ли, закрывают?
Таня кивнула. Проклятый дождь.
Во что превратилась моя жизнь?.. Вернее, нет, не так. Во что я превратила свою жизнь?..
Права шеф-редакторша, абсолютно права!.. И закрывают не первый раз, и генеральный в истерике тоже не первый раз и не последний, бог даст! И ничего в этом нет такого ужасного, все привыкли, что телевидение – особое место, где все время что-то происходит: то бури, то революции, то скандалы. То денег не платят, то начальников меняют, то рейтинги падают, то сотрудники увольняются!
Но я не хочу ехать домой – вот это со мной, пожалуй, первый раз в жизни.
Я просто мечтаю, чтобы Макс уже уехал на лето в свой спортивный теннисный лагерь, а ведь я никогда раньше об этом не мечтала. Наоборот, мы всегда ждали лета, каникул, чтобы побыть вдвоем, поваляться на пляже хоть недельку, хоть дней пять, какая разница! И мы всегда так весело ругались из-за его дурацкого компьютера, где он стреляет в дурацких космических солдат и ржет по-дурацки, когда попадает! Он теперь почти не ржет. Он теперь почти всегда закрывается в своей комнате
Я не могу попасть в собственную квартиру, потому что там, видите ли, идет ремонт, который мне совершенно не нужен, просто до ломоты в затылке не нужен – и у меня действительно начинает ломить в затылке, когда я думаю, что там на полу сидят «иностранные рабочие», и я понятия не имею, кто и как упаковывал и убирал бабушкин фарфоровый сервиз, дедушкины книжки по аэродинамике и семейные фотографии, расставленные на буфете из карельской березы, который привезли из эвакуации в сорок четвертом году!..
Я не хочу домой, потому что там… Колечка, мужчина моей мечты, и я его уже видеть не могу, а должна! Почему я все всем всегда должна и как получилось, что я должна и ему тоже?!
Зазвонил телефон, которым она играла, – открывала и закрывала крышку. Она даже не посмотрела на номер.
– Да.
– Татьяна?..
Ох, этот голос!.. Фантастика, а не голос. Французский кинематограф пятидесятых – много сигарет, абсента и кофе.
– Здравствуйте, Эдуард Владимирович.
А вот имя подкачало!
Она любила статных мужчин, пирог с яблоками и имя Роланд, вспомнилось ей моментально, и она засмеялась.
– Я еще не поразил ваше воображение ни одним анекдотом, – сказал Абельман в трубке, – а вы уже смеетесь!.. Это хороший знак.
– Никаких знаков, Эдуард Владимирович, – ответила Таня весело. – Мы с вами просто дружески болтаем по телефону, и точка.
Абельман помолчал. Он не хотел никаких точек, и дружески болтать тоже не хотел.
Он собирался пригласить ее на свидание и не знал, как это сделать. Он собирался уже давно, с ее дня рождения, на который попал просто потому, что она поссорилась с мужем – или с кем-то, исполняющим роль мужа. Это было совершенно очевидно, и Абельман нисколько не обиделся, ибо был взрослым и умным, и только удивлялся – неужели она так и не поняла, что он сразу обо всем догадался: и о ссоре, и о муже, и о том, что он тогда просто подвернулся ей под руку?!
– Я все мечтаю заполучить вас на прием, – сообщил Абельман, решив, что играть по ее правилам он точно не станет. – Вам не нужно срочно со мной проконсультироваться по какому-нибудь важному поводу?
– Нет, – сказала Таня Краснова, отвечая сразу на два вопроса – и на тот, который он задал, и на тот, которого не задавал. – Мне ничего не нужно, Эдуард Владимирович.
– Если вас так раздражает мое имя, можете называть меня Петей. Или Николаем.
– Николаем? – переспросила Таня.
– Вы должны мне вечер, – заявил Абельман, и ей почудилось, что он улыбается. – Вам так не кажется?
– Как, я и вам должна?! Вы не поверите, но в ту минуту, когда вы позвонили, я думала, почему так вышло, что я всегда, все и всем должна! Вы не знаете, почему?
– Ну, про все, всем и всегда я не знаю, а мне должны уж точно.
Таня пришла в раздражение.
– Эдуард Владимирович…
– Вы позвали меня на день рождения, чтобы позлить вашего супруга, правильно? Я приехал, вы не сказали мне ни слова, вы меня даже не познакомили ни с кем! Вы не помните?