От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
Молотов не удержался:
– Вы знаете, как часто англо-американские представители консультировались с советским представителем в Италии?
Гарриман ответил, что не знает.
– Я вообще не помню, чтобы консультировались – сказал Молотов. – Таких случаев как будто не было.
– Теперь Советский Союз и США будут иметь интересный опыт сотрудничества в Корее, – предположил Гарриман, даже не подозревая, насколько интересным он окажется.
– Для обеих сторон это новая область сотрудничества, – признал наркоминдел, – но выражаю уверенность, что дело там пойдет на лад. Совещание американских и советских представителей в Сеуле уже началось.
–
– Как я уже сообщил, – свернул затягивавшуюся встречу Молотов, – Сталин просил передать, что сейчас сильно занят вопросами избирательной кампании. Но я доведу до него Вашу просьбу о встрече.
22 января посол прощался с Литвиновым, с которым «по привычке был более откровенен». Литвинов занес в дневнике: «Сообщив внезапно, что Гопкинс, по его сведениям, опасно болен и, вероятно, умирает, что около Трумэна почти никого не осталось для продолжения традиции Рузвельта и что Бирнс не имеет опыта, он дал мне ясно понять, что он не прочь занять место советника президента, которое при Рузвельте занимал Гопкинс… Гарриман посетовал на политику СССР на Балканах и спросил, „намерены ли мы поглотить всю Европу“… Я сказал, что посол, вероятно, шутит и что он отлично знает, что подобных стремлений у нас нет».
Сталин, несмотря на «загруженность выборами в Верховный Совет», 25 января все же принял Гарримана.
– Я не знал, что Вы уходите со своего поста, иначе отложил бы дела, чтобы принять Вас раньше.
Гарриман объяснил свой отъезд перспективой работой в администрации:
– Теперь, когда Гопкинс настолько заболел, что не сможет больше заниматься политической деятельностью, я остаюсь одним из последних звеньев, связующих президента со старыми советниками Рузвельта.
– Как так случилось, что Гопкинс женился и заболел? – шутливо спросил Сталин. Если бы он знал, что Гопкинс находился при смерти, то признал бы шутку неудачной.
– Гопкинс был болен до женитьбы, сейчас эта болезнь обострилась.
Сталин выразил удовлетворение результатами московского совещания СМИД.
– По Японии, видимо, дела пойдут на лад. Советское и американское правительства нашли общий язык в японских делах. В Румынии обе стороны, кажется, проявили солидарность, и фактически вопрос решен. Что касается Болгарии, то там дурацкая оппозиция обрекает себя на провал.
– Я уже рекомендовал своему правительству не откладывать установление отношений с Румынией, – заверил Гарриман. – А как Вы оцениваете положение в Китае?
– Недавно беседовал с сыном Чан Кайши. Толковый человек. Просил Москву о посредничестве в отношениях с коммунистами. Как мне кажется, главное заключается в том, что китайские коммунисты расходятся с позицией Советского Союза в вопросе о Китае. Поэтому советское правительство, не желая оказаться в неловком положении, не хочет брать на себя ответственность.
– Но у двух сторон разные взгляды на пути развития Китая, что делает достижение согласия между ними весьма трудным.
– Это было бы так только в том случае, если бы коммунисты хотели советизировать Китай. Они не хотят этого делать. В Яньане не было советской системы. Было бы глупостью со стороны коммунистов стремиться к советизации. Главное различие заключается в том факте, что коммунисты стремятся как можно скорее ввести в Китае полную демократию. Чан Кайши же стремится к введению менее полной формы демократии и отнюдь не спешит с этим. Вот в этом заключается главная причина разногласий
Поговорили о Корее.
– Опека нужнее США, чем Советскому Союзу. Предложение об опеке исходило ведь от американцев. Теперь, похоже, вы сами начинаете ею тяготиться, изображая советской идеей.
Гарриман обещал изучить ситуацию на месте, поинтересовался оценкой Сталиным ситуации в Японии.
– Я считаю ошибочным сохранение императорской власти. Она только будет привлекать милитаристов. Явно недостаточны меры по демилитаризации страны, и Макартур почти ничего об этом не сообщает.
– Советские представители будут полностью информированы, и с ними будут консультироваться, – обещал Гарриман. После чего перешел к главному. – Некоторые в США считают различия в концепциях обеих стран непримиримыми.
– Различия в концепциях существуют, но они относятся к внутренней политике обеих стран, – уверенно произнес Сталин. – Что касается внешнеполитических концепций, то Советский Союз и Соединенные Штаты могут найти общий путь. Война показала, что Советский Союз и Соединенные Штаты могут найти общий язык, и это главное.
Гарриман выразил «удовлетворение по этому поводу» и поблагодарил Сталина за внимание, оказанное ему в Москве. Но хозяин кабинета пока не был расположен отпускать посла.
– Реально ли предоставление Советскому Союзу американского кредита или займа, если советское правительство вновь поставит этот вопрос?
– Да. Но требуется время. И целесообразно рассматривать этот вопрос в широком контексте общей основы экономического сотрудничества, включая расчеты по ленд-лизу и другие проблемы.
– Советское правительство вступит в переговоры с правительством США, но не на тех условиях, которые были выдвинуты конгрессменами, когда они вернулись из своей поездки в Советский Союз.
Сталин запомнил делегацию палаты представителей во главе с Комером, которая в сентябре посетила его в Кремле, а по возвращении объявила условия предоставления кредита: установление режима «открытых дверей» в Восточной Европе, предоставление подробной информации о советским промышленном потенциале, выдача гарантий о неиспользовании кредита в военных целях и далее в том же духе.
– Эти условия просто оскорбительны, – заявил Сталин. – Советское правительство просто не примет таких условий к обсуждению.
В заключение Сталин попросил передать приветы Гопкинсу и президенту. А Гарриман – разрешение взять на родину двух лошадей, подаренных ему Сталиным, как раз после майской встречи с Гопкинсом.
– Конечно. Лошади являются Вашей собственностью.
Сталин, по всей видимости, остался доволен последней беседой с Гарриманом – ее запись по его указанию была разослана членам Политбюро и советским послам в основных западных столицах. Гарриман же покидал Москву под сильным воздействием магнетизма сталинской личности. Он напишет: «Мне трудно примирить любезность и внимание, которое он оказывал персонально мне, с чудовищной жестокостью его массовых расправ. Те, кто не знали его лично, видели в Сталине только тирана. Но я видел в нем и другое – большой ум, удивительное владение деталями, расчетливость и человечность, которую он порой выказывал в военные годы. Для меня он был более информированным, чем Рузвельт, и более реалистичным, чем Черчилль, в некотором отношении – самым эффективным лидером военных лет… Сталин остается для меня самой неразгаданной и противоречивой личностью в моей жизни, и пусть последнее слово о нем скажет сама история».