От выстрела до выстрела

Чеснокова Юлия Олеговна

Хор запел «Аминь», а потом, за пробасившим «Господу помолимся» диаконом подхватил «Господи, помилуй!». Постепенно церемония дошла до обмена кольцами. Петя аккуратно надел колечко на маленький тонкий пальчик Оли и тихо, чтобы никто кроме неё не слышал, шепнул:

— Жена. Навеки.

Она не удержалась от улыбки, с трепетом рассмотрев его руки, одну из которых тоже украсила золотым кольцом. В этих руках теперь её жизнь, её судьба, её честь. Бывают ли руки надёжнее этих? Оля и представить себе не могла. Она тихонько ответила:

— Вот теперь

Столыпина.

Обвенчанные, они вышли из церкви. Их обсыпали зерном и поздравлениями. Многочисленная родня, новобрачные и гости пошли к застолью, за которым стали жаловаться на горькость вина, горькость свадебных пирогов и горькость всего, что было приготовлено. Приходилось «сластить» жениху и невесте — целоваться в угоду присутствующим. Теперь можно было не таясь, законно, хотя Петя закрывал Олю собою, чтобы не смущать её, а заодно вызывать недовольные возгласы гостей, желающих быть свидетелями любви и доказательств той. Шумели дружки, провозглашались тосты. Мария Александровна, веселясь сквозь слёзы, смотрела на счастливую дочь, вспоминая свою свадьбу. Как давно это было!

Но самое волнительное ждало свежеиспеченных супругов впереди. По темноте — хотя темнело уже довольно рано — застолье разбредалось, и дом плавно делался полупустым, оставляя в покое и уединении жениха и невесту.

Оля посмотрела на застланную для новобрачных постель, не решаясь на неё сесть. Петя закрыл дверь за ними, но не отошёл от порога глубже в комнату. Они посмотрели в глаза друг другу и, одновременно ощутив состояние приятного нервного напряжения, засмеялись. Оля не знала, хотела ли того, что происходит между мужем и женой, ведь она не знала — как это? То есть, представление имела, а опыта — нет. Понравится ли ей? Не будет ли так, что разрушится та романтическая и нежная связь, что была у них с Петей? Но одно она знала точно: сопротивляться мужу сегодня не станет, примет всё, что бы ни произошло дальше.

Петя, конечно же, хотел, очень хотел того, на что даётся право после свадьбы. Да, у него тоже опыта не было, но обмануться он не мог, он знал, что момент близости будет упоительно сладок. Но показать Оле силу своего желания, похотливую мужскую натуру боялся. Не решит ли она, что он мужлан, прикидывавшийся обходительным, чтобы добраться до кровати? Совсем не это было ему нужно — но и это тоже! — а поведи себя необдуманно, и будет выглядеть, будто только это.

— Хорошо, что мы живём в нынешнее время, — сказала Оля, чтобы не молчать, — сейчас уже не наблюдают за тем, что в брачную ночь происходит. Боже, как прежде это переносили?!

— Да, отвратительная была традиция, — согласился Петя и, не в состоянии остановить руки, стал расстёгивать пуговицы на мундире. Увидев, что Оля поймала взглядом его действие, он прекратил. Убрал их за спину. — Я уже говорил тебе, какая ты сегодня красивая?

— Раза четыре, — хохотнула она, — тебе подать покрывало?

— Зачем? — удивился он.

— Ты никак у двери ночевать собрался — постелешь

себе.

Оценив её шутку, Петя тоже похохотал, отходя дальше. Подходя ближе к Оле. Дышать становилось труднее, сердце колотилось. Успевший расстегнуть верхние пуговицы, он всё же взялся за остальные, и мундир распахнулся, обнажив белую рубашку.

— Ты…

— Да?

— Я ведь могу помочь тебе снять платье?

— Это был вопрос или утверждение? — покраснела Ольга.

— Вопрос.

На платье у неё сзади был ряд мелких пуговичек, а под платьем — корсет, стягивающий нижнюю сорочку. Её одевали с утра девушки, и сама она никогда в жизни не сумеет разоблачиться, не порвав что-нибудь.

— Ты должен это сделать, я без помощи просто не справлюсь, — призналась Оля и повернулась к нему спиной. Смущения почти не было. Они так привыкли друг к другу за год, что всё казалось само собой разумеющимся.

Петя медленно, не торопясь, стал вынимать перламутровые горошины из петелек. В ответственные моменты, как тогда на дуэли с Шаховским, правая рука подчинялась и слушалась, переставая дрожать. Когда платье упало, он увидел шнуровку корсета и почесал щёку:

— Как бы и мне помощь не понадобилась! — пошутил он.

— Ты никогда не расстёгивал женских корсетов? — полюбопытствовала Оля и, поскольку не услышала ответа, повернулась к Пете и посмотрела в его задумчивое лицо. — Да или нет?

— Помнишь, я тебе рассказывал об исповеди Льва Николаевича перед своей женой в первую ночь? — Оля кивнула. — Думаешь, я поступлю так же? Да ни за что!

— Ах так?! — игриво возмутилась она. — Ну и не говори, и так понятно, что если расстёгивать не умеешь, то не приходилось!

— Ангел мой, если мужчине что-то нужно от женщины, то корсет — последний предмет гардероба, который как-то помешает, зачем его вообще трогать?

— Развратник! — прихлопнула его по груди девушка. — Может, и мне тогда в нём остаться?

— Ещё чего! — взяв ласково за плечи, Столыпин опять отвернул её от себя. — Что ж я, с алгебраическими задачами справлялся, Менделееву на отлично экзамен сдавал, а тут с какими-то шнурками не справлюсь?

— В некоторых вещах вы, мужчины, как дети! Там, где всё просто, вы ищете трудностей! Не затяни ещё туже, чтобы не пришлось разрезать! — предупредила Оля, на что Петя вдруг засмеялся: — Что?

— Представляешь лица твоих папa и мамa, если я выбегу отсюда с криками: «Подайте нож!».

Девушку тоже разобрал смех от этой картины:

— Папa скажет: «Я так и знал, что она любого доведёт, даже святого!».

— Скорее подумают, что я душевнобольной, прятавший долго свой диагноз.

— Нет, они тебя любят и знают, что ты во всех отношениях положительный. А вот мой характер…

— У тебя чудесный характер, Оленька.

— Ты единственный, кто так говорит.

— Конечно, иначе ты бы не вышла за меня! — корсет ослаб, и Ольга почувствовала, что может спокойно вдыхать. Потянув его и снимая, она развернулась к Пете: