От выстрела до выстрела
Шрифт:
— Столыпин, что с тобой случилось? — Покраснев, тот вжал голову в плечи. Но сжиматься у него не выходило, со своим ростом Петя никогда не мог бы стать незаметным и зрительно уменьшиться. — Ты у нас с Дмитрием Ивановичем был чуть ли не лучшим на курсе! Подавал такие надежды! И что я слышу? Безобразие какое-то!
— Простите, Николай Александрович.
— У меня за что просить прощения? Перед собой проси! Чем ты свою светлую голову затуманил?
— Не смею оправдываться.
— Неужели связался с какой-нибудь разнузданной молодёжью? — Меншуткин оглядел его
— Ни в коем случае, Николай Александрович. Я женюсь.
— Женишься? Тебе разрешили? — удивился профессор.
— Нет, но я вскоре буду писать прошение.
С выражающим досаду и разочарование вздохом, Меншуткин вывел оценку.
— Только из-за того, что ты был отличником, Столыпин, а то бы отправил на переэкзаменовку! — Петя подсмотрел: ему поставили тройку. — Вот поэтому студентам жениться и запретили! Ты только собрался, а учиться уже перестал! Что же будет после свадьбы?
Пете нечего было возразить, он сам знал, что любовь к Оле и свидания с нею отняли уйму времени. Но, когда она станет его женою, он хотя бы успокоится и сможет думать лучше — вернётся к самостоятельной подготовке.
Чуть успешнее он сдал физическую географию и анатомию и физиологию растений у любимого Бекетова — на четвёрки. На последней неделе взявшись за ум и засев в библиотеке — Оля как раз тоже была занята при дворе в свои последние дни при нём — Столыпин сумел наверстать и сдать минералогию на отлично.
Саша нашёл его на кровати, лежавшего одетым, совершенно выдохшегося. На столе остыл чай, тетради беспорядочно разметались вперемежку с учебниками.
— Ну, как экзамен?
Петя молча поднял руку и выпятил пять пальцев.
— Пятёрка? А что же ты такой кислый?
— Такого стыда натерпелся за эти дни! Мoчи нет!
— Но всё же позади? Чего уж теперь! — Саша присел ему под бок. Он сам никогда не был настолько целеустремлённым и ответственным, как старший брат. Позволял себе лениться, не привыкши превозмогать неохоту или трудности. Это Петя из-за своей руки, бывало, вынужденно пропускал много занятий в гимназии, а потом садился и сутками нагонял упущенное. — Нам, филологам, давно стыд не ведом из-за вас, естественников! С первого курса как ни столкнёшься — одни насмешки[2]. Я привык не обращать внимание на то, что кто-то недалёким меня считает, и ты привыкай.
— «Кто-то»! Ладно бы кто-то, а то — Бекетов! А Оле я что скажу? Решит, что за дурака замуж выходит!
— Влюблённые все дураки, — «утешил» его Александр.
— И я? — посмотрел на него Петя.
— Ты бы себя со стороны видел! — засмеялся младший Столыпин.
— Что же я такого делаю? — приподнялся Пётр, усаживаясь.
Карикатурно изображая его изменённым голосом, Саша припомнил:
— «Оленька, тебе холодно?», «Оленька, тут тебе не слишком душно?», «Оленька, давай понесу зонтик», «Оленька, солнце не слишком яркое? Давай его притушу немного!».
— Таких глупостей я не говорил никогда, — хлопнул брата по плечу Пётр и, сменив гнев на милость, улыбнулся: —
— Ты ей будущий муж, а не заботливая нянька.
— Няньки для маленьких девочек, для взрослых мужья и есть.
Саша закатил глаза, встав с кровати. Подумал про себя: «Я так и сказал — дурак влюблённый!».
Оля разложила эскизы платьев для Марии Фёдоровны, чтобы она выбрала, какое портнихе шить. До венчания великого князя Сергея Александровича и княгини Елизаветы Фёдоровны оставалось чуть больше недели, вновь готовились торжества в Зимнем, новые наряды, украшения, расписания церемониала. Не успели отдохнуть от одних — по случаю совершеннолетия наследника, цесаревича Николая Александровича, в которое он приносил присягу и принимал нескончаемый поток депутаций и поздравлений, как приблизились другие.
Прасковья, помогавшая с хлопотами, погладила одну из тканей.
— Оля, а ты уже знаешь, как будет выглядеть твоё подвенечное платье?
— Нет, мы с мамa займёмся этим, когда я приеду в Москву.
— Но ты представляешь себе его как-то?
Нейдгард задумалась ненадолго и пожала плечами:
— Белое и не очень пышное.
— Как, без турнюра?! — хохотнула Прасковья.
— Точно без него, — улыбнулась подруга и, присев, зашептала: — Ты представляешь, как раздеться перед мужем, а там это! Мужчины, наверное, и вообразить себе не могут, как это под юбками выглядит!
— Брось, молодые люди всегда всё знают, ещё до свадьбы.
— Петя не такой, — убеждённо возразила Оля.
— Он у тебя хороший, — посомневавшись, Прасковья поделилась: — Валентина как-то насмешничать пыталась над вами, видела вас где-то и, говорит, Нейдгард со своим ручным пёсиком! Не мужчина, а лакей! А сама знаешь что? Он ждал тебя у Аничкова, ещё до Пасхи, а мы с Валентиной шли мимо. Так она с ним заговорила, и у самой глаза блестят, ты бы её видела! Мне кажется, она тебе завидует. Я ей сказала: «Помолись Богородице, Валечка, добрее станешь».
Ольга посерьёзнела. Она знала об остром языке Ушаковой, но не это обеспокоило сейчас.
— Пашенька, а что… что если Петя всегда будет нравиться многим женщинам?
— И что же?
— Я буду сидеть дома, с детьми, стареть и делаться некрасивой, и он начнёт изменять! О! — Оля приложила ладонь ко лбу. — Я не выдержу измен, нет! Я ведь и до скандала не опущусь, и совсем не буду знать, что делать?
— Вы ещё не поженились, а ты уж об изменах думаешь!
— А как же не думать? Редкие мужья хранят верность.
— Мужчины таковы, какими их создал Господь…
— Господь создал брак, Пашенька, и нарушать брачные клятвы преступно. Это ведь слово, данное Богу!
Уварова посмотрела на неё и, взяв за руку, сказала:
— Судя по тому, что я знаю от тебя о твоём Петре Аркадьевиче, он последний человек, который нарушит когда-либо данное слово.
— Хоть бы так! — в порыве обняла подругу Ольга. — А всё же, как тревожно выходить замуж! Казалось всё пора, пора, не вечно при дворе торчать, а теперь страшно.