Отчий дом
Шрифт:
Дом Нестеровых осаждали репортеры, фотографы, какие-то дамы из благотворительных обществ, иностранные туристы, желавшие поглядеть на автора «мертвой петли», представители фирм.
Петр Николаевич никого не принимал. Наденька неизменно отвечала, что «поручика нет дома». Только одного человека принял Петр Николаевич на третий день после петли — корреспондента парижской газеты «Матэн».
Быстроглазый господин в котелке и с короткими бакенбардами вошел подпрыгивающей походкой. Он говорил торопливо, то прикладывая
— На каком языке будем говорить? — спросил корреспондент. — Я просил бы вас на французском, так как я русским владею плохо…
— Извольте.
Корреспондент повеселел и быстро зачастил по-французски:
— Я благодарю вас, месье, за то, что вы согласились на рандеву. Парижская газета «Матэн» приглашает вас рассказать на ее страницах о вашем необычайной храбрости полете.
— Спасибо, месье, — ответил Петр Николаевич. — С удовольствием приму любезное приглашение. Удивительно, в моей мертвой петле видят лишь храбрость. Но я позволю себе утверждать, что мертвая петля открывает новые горизонты в летании. И честь этого открытия принадлежит России!
— Как вам будет угодно, месье Нестеров. Я передам текст вашей статьи по телеграфу.
— Господин Пегу читает «Матэн»? — улыбнувшись, спросил вдруг Петр Николаевич.
— Уж эту-то статью, можете быть уверены, Адольф Пегу прочитает! — засмеялся француз.
— Мы должны обогащать друг друга. Слишком много гибнет нас, чтобы мы были скрягами и не держались за руки.
То ли Петр Николаевич ошибся, сказав по-французски не то слово, то ли корреспондент понял его по-своему, но он еще оживленней заработал руками и задергался, точно был весь на пружинах.
— О, да! Адольф Пегу сколотил своими показательными полетами весьма приличное состояние.
Он вкрадчиво понизил голос:
— Кстати, месье Нестероф… Компания французских предпринимателей поручила мне сделать вам одно, полагаю, заманчивое для вас предложение… Условия баснословно легкие для вас… Один месяц поездки по Франции и десять тысяч франков в кармане!.. Вы станете богатым человеком, месье Нестероф!
Петр Николаевич покраснел, обиженно поджал губы.
— Я не канатоходец и не факир… Есть вещи, которых не измерить деньгами!..
— Извините, месье Нестероф. Я вас, кажется, не так понял…
«И никогда не поймешь!» — мысленно воскликнул Петр Николаевич. Он тяжело задышал и сказал как можно сдержанней:
— Вечером приходите за статьей. До свидания, месье!..
В дверях француз встретился с Есиповым и Евграфом Крутенем, чуть не сбив их с ног.
— Ого! — проговорил Есипов. — Ты провожаешь гостей довольно энергично!
Петр Николаевич молча махнул рукой. У него еще не улеглось раздражение.
Крутень глядел на Нестерова влюбленными глазами. Этот молодой коренастый поручик недавно был прикомандирован
Маленький, с гордой осанкой, в лихо заломленной фуражке, он напоминал чем-то петуха, и летчики, сойдясь с ним ближе, стали ласково звать его «Петушком».
Петр Николаевич пожал руку Есипову, но тот не выпускал его руки и улыбался все щедрее и радостнее:
— Петр Николаевич! Пришел приказ… Вам присвоен чин штабс-капитана. Поздравляю!
— Поздравляю, господин штабс-капитан! — звонко сказал поручик Крутень. — От всей души!
Лицо Петра Николаевича зарумянилось. Весело заблестели глаза.
— Спасибо, господа! Диночка! Собирай на стол!
Появилась Наденька в новом темно-бордовом платье, в рубиновых сережках, как всегда красивая и одновременно простая…
— Да, да, штабс-капитанша! — засмеялся Есипов, целуя руку Наденьке. — И побольше бутылок! Уж ежели стрелять, так стрелять батареей!
Крутень звякнул шпорами и приложился к руке Наденьки горячими губами.
Капитанша! Давно ли они с Петром гоняли голубей и он учил ее затейливой мудрости голубятников? Давно ли отзвучала та необыкновенная «Лунная соната», когда Наденька не словами, а звуками рояля рассказала Пете о своей первой любви. И он понял тогда ее, все понял…
Наденька ставила на стол посуду, нарезала тонкими ломтями тушеное мясо, украшала селедку луковыми кружочками…
Кружилась голова — от счастья, от волненья, и… смутного страха. Так бывает в непогодное лето. После хмурых, дождливых дней засияет вдруг солнце, и над землей заголубеет высокое, чистое, как стеклышко, небо. Но еще не рассеялись воспоминания, и каждое облачко заставляет зябко поеживаться.
Наденька радовалась счастью и… боялась его. Опыт Петра с мертвой петлей прошел удачно. Но он на этом не остановится. Он будет делать новые мертвые петли, и кто знает, чем это все кончится…
Пришел Миша Передков, очень похожий на Евграфа Крутеня — юношеским порывом, непосредственностью, влюбленностью в Петра Николаевича. Он, как охапку дров, нес объемистую пачку газет и писем.
— И еще столько же у почтальона! — объявил он. — Радуйся, Петр! Ты стал знаменитей Кина и Веры Холодной!
Все засмеялись и принялись разбирать почту…
— Я всю жизнь боялся двух вещей: щекотки и знаменитости, — сказал Петр Николаевич. — Этим чувством я обязан гатчинцам: после некоторых полетов они так мяли мне бока, что я долго потом ходил с синяками.
— Послушайте телеграмму из Гатчино! — воскликнул Передков и стал читать:
«Приветствуем отважного товарища с мировым рекордом и убедительно просим не искушать судьбы вторично!..» Помнишь, Петр, гатчинскую эпиграмму: