Отчизны внемлем призыванье...
Шрифт:
Итак, Батеньков инкриминировал сам себе только мысли и убеждения, но мысли превратились в действие, когда он из крепости стал бросать вызовы царю.
Его взяли 28 декабря, через две недели после восстания. Он был на вечере у петербургского знакомого. Стоял в окружении мужчин и дам, блистал сарказмами, парадоксами, остротами. Сообщили: приехал фельдъегерь! И он сказал: «Господа! Прощайте! Это за мной». Батенькова увезли. Состоялись еще одни политические похороны. Петербург цепенел от массовых арестов.
20 лет 1 месяц 18 дней — каменный серый мешок: 10 аршин в длину, 6 — в ширину, тусклый свет из крошечного окошка у самого потолка, на голом щербленом столе — библия. За стеной, словно изваяния, стоят два караульных, следят за арестантом и друг за другом. На вопрос: «Который
Спустя 10 лет в равелине появился «секретный арестант № 2» — организатор тайного общества «Русские рыцари» П. Г. Карпов. После 16 лет тюремного «досуга» он скончался в больнице для умалишенных. «Секретные» не ведали ничего ни о мире, ни друг о друге; мир не ведал о них.
«Пробыв 20 лет в секретном заключении во всю свою молодость, не имея ни книг, ни живой беседы, чего никто в наше время не мог пережить, не лишась жизни или, по крайней мере, разума, я не имел никакой помощи в жестоких душевных страданиях, пока не отрекся от всего внешняго и не обратился внутрь самого себя» [144] ,— писал Батеньков историку С. В. Ешевскому.
144
«Вестник Европы», 1872, № 7, стр. 276.
Однако в перьях и бумаге арестанту не отказывали. «Дозволить писать, лгать и врать по воле его», — распорядился Николай. И Батеньков писал самодержцу в 1835 году, через 9 лет после суда: «Меня держат в крепости за оскорбление царского величия. У царя огромный флот, многочисленная армия, множество крепостей, как же я могу оскорбить? Ну что, если я скажу, что Николай Павлович — свинья — это сильно оскорбит царское величие?» [145] В другом письме тому же «величеству» узник провозглашал: «И на мишурных тронах царьки картонные сидят» [146] . За глухими стенами он сочинил гимн свободе:
145
Декабристы на поселении. Из архива Якушкиных. М., изд. Сабашниковых, 1926, стр. 46.
146
«Наука и жизнь», 1964, № 9, стр. 44.
Эта песня секретного арестанта была опубликована потом в Вольной типографии Герцена — Огарева. «Одичалый» — называлась она.
Батеньков притворялся сумасшедшим: «Думал, попаду в сумасшедший дом — там все-таки люди» [148] . Но крепостной врач отсылал шефу жандармов медицинские заключения: «Он намеренно производит перед начальством о себе мнение, будто он теряет или потерял рассудок» [149] .
147
Поэты-декабристы. Л., «Советский писатель», 1960, стр. 361–363.
148
«Наука и жизнь», 1964, № 9, стр. 44.
149
Литературное наследство. М., АН СССР, 1956, т. 60, кн. 1, стр. 296.
Батеньков объявлял голодовки, в 1828 году 5 дней не брал куска хлеба, отказывался от воды — хотел умереть от истощения. Тот же
В архиве Государственного Исторического музея в 282-м фонде декабристов хранится секретное донесение коменданта Петропавловской крепости Сукина генералу А. X. Бенкендорфу. Оно помечено 27 марта 1828 года. «Я был в Алексеевском равелине у декабриста Батенькова и при кратком разговоре о неприятии никакой пищи слышал говоренные им в исступлении слова, показывающие человека в уме помешанного (если только произнесены они были непритворно, ибо при первоначальном с ним разговоре он никакого исступления не показывал)» [150] .
150
ОПИ ГИМ, ф. 282, ед. хр. 274, л. 118.
Семь лет узника не выпускали гулять даже в коридоре; девятнадцать лет он сличал тексты библии на разных языках. Примерный христианин, Николай Павлович единственно ее дозволил «государственному преступнику» для чтения. В январе 1845 года Батеньков обратился с письмом к коменданту крепости: «Библию я прочёл уже более ста раз… Для облегчения печальных моих чувств желал бы я переменить чтение» [151] .
«Царю было угодно забыть Батенькова в Алексеевском равелине не только на 15 лет, назначенных по конфирмации, но и еще на 5 лишних лет» [152] ,— писал историк царской тюрьмы М. Гернет.
151
«Наука и жизнь», 1964, № 9, стр. 44.
152
М. Н. Гернет. История царской тюрьмы. М., Госюриздат, 1961, т. 2, изд. 3-е, стр. 164.
В обветшалую тетрадь заносил узник обрывки мыслей: «Я весь предался моему предмету, то есть устремил все силы к обозрению, как это есть, что царство существует, и как это возможно, что слово немногих людей действует на миллионы» [153] .
В 1844 году после смерти Бенкендорфа шефом жандармов был назначен Алексей Федорович Орлов — любимец императрицы Александры Федоровны. Он приходился родным братом опальному московскому льву и участнику первых тайных революционных организаций Михаилу Орлову. Новый шеф жандармов был в родстве с М. Н. Волконской.
153
Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. М., изд. Всесоюзного общества политкаторжан, 1933, т. 2, стр. 122.
В самой крепости также произошли изменения. Управление оплотом империи было вверено новому коменданту — Ивану Никитичу Скобелеву. Человек, имевший слабость к изящной словесности, друг Греча, сам из простолюдинов, начавший службу солдатом, он был сердоболен, хотя и незамысловат.
«В 1844 году дали ему (Батенькову. — Н. Р.) газеты. Он бросился на них с жадностью… каково должны идти дела в государстве, где Николай Тургенев в изгнании, Батенков в душной темнице, другие умные, опытные и даровитые люди в Сибири, а Клейнмихель и Вронченко — министры. Диво ли, что у нас дела идут наперекор уму и совести!» [154] .
154
«Полярная звезда» на 1862 год. Факсимильное издание. М., «Наука», 1968, кн. 7, вып. 2, стр. 121.
Скобелев написал князю Орлову докладную об увеличении пайка «секретному арестанту № 1» Алексеевскою равелина Гавриилу Батенькову.
«Батеньков… Батеньков… Погодите, Батеньков». Теперешний шеф жандармов отлично знал когда-то офицера, военного героя, потом инженера, потом чиновника, правителя дел Сибирского комитета, вдруг таинственно уволенного Аракчеевым от всех должностей. Он помнил высокого, сухощавого, темноволосого человека, с тонкой грибоедовской улыбкой, остроумного, заразительно веселого. Батеньков! Оказывается, канувший в Лету мятежник жил второй десяток лет «на брегах Невы» с постоянным адресом. Боже мой!.. И у Орлова было сердце.