Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Илюшенко Владимир Ильич

* * *

Возврата нет. Былому — не бывать. Нельзя вернуться в солнечную Трою, Полюбоваться славною игрою На рыцарском турнире в Пуатье, Нельзя взглянуть на профиль Ариосто И на проделки графа Калиостро И вместе с Аввакумом возроптать Иль выпить лала алого с Хайамом За красноречие его калама И хорасанской розы нежный вздох. Но разве прошлое от нас ушло И не живет сейчас под нашим небом В любом углу и колесница Феба Не мчится в недоверчивой крови? Спроси себя: случайна ль связь времен? Нет, есть какой-то мировой закон В чередованье дисков заржавелых. Так

надо ль в самом деле удивляться Тому, как вытекают друг из друга Век восемнадцатый, жующий пастораль, Век девятнадцатый, кующий злую сталь, И век двадцатый, бьющий без пощады?..

* * *

Нет, не хватать что попадя Сегодня я хочу — Отмыть себя от копоти, Отправиться к Врачу. Целитель мой единственный, Здоровье упаси От слякоти таинственной, Чтоб весел и красив Вступил я в воздух матовый, Округу оглядел И перед строем атомов Ничуть не оробел.

* * *

Просыпайся, именинник, Выходи смеяться в сад! Пахнет розой холодильник, Дом — звездой, а ты не рад. Что ты скучный? Бог с тобою. Впереди огонь горит. Всё устройство мировое С блудным сыном говорит.

* * *

Весь этот мир, усыпанный звездами, Его печаль, восторг и красоту Ты населил внезапными цветами И отдал нам как детскую мечту. Как ласточка, горит Кассиопея, Как ласточка, летящая в ночи Невесть куда, крича и цепенея. Куда ж ведут ее Твои лучи? Где к воздуху подвешены созвездья, Где медленно колеблется эфир, Там невозможны бури и возмездье, Там строй и лад, там тишина и мир. Лишь мы, летя к неведомым светилам, Мятежный дух не можем превозмочь. Нам милость и терпенье не по силам — В крови разлита яростная ночь.

* * *

Всё, что в это поле попадает, — Слово, птица, зеркало и дым — На траву со свистом упадает Ливнем ослепительно–прямым. Я иду нехоженой дорогой, На рассветной дымке выхожу И в пустыне строгий голос Бога Я по книге каменной слежу.

* * *

Метой метишь непреложной, А потом назад берешь... Раз пригубив, невозможно Отказаться — снова пьешь Этот пенный незабвенный Кубок чистого вина. Раз сольешься со Вселенной, А душа навек пьяна.

* * *

Со своих вернулся похорон, Не заметил в суете утраты тела, Сел за стол и вдруг услышал стон, И душа как искра полетела. Сквозь туман, сквозь строй скорбящих глаз, Вспять, сквозь юность, детство, малолетство, С легким свистом в вечное сейчас, Проживающее по соседству. Разом вспомнив милый отчий дом, Он блаженно замер, а планета, Смерть, разлука — это всё потом… Переливы мысли, буйство света…

* * *

В одночасье родилась, В одночасье померла, Сковырнулось, испеклась — Такова природа зла. А добро наоборот: В муках родилось на свет И навечно, напролет В муках весело живет.

* * *

Когда

придет черед молиться, Пусть станут в памяти у нас Подвижников простые лица, Их дорогие имена. Они совсем не притязали Ни на величье, ни на власть, Но знали, верили и знали, Что истине — нельзя упасть.

На Рождество

Уже легла ночная мгла, Просторный день — как не был. Деревня Новою была Под этим старым небом. Она вовсю листала сны, А в поле под луною Стояла чаша тишины, Полным полна Тобою. И мир покоился и стыл В прозрачном одеянье, И долетало с высоты Могучее молчанье. Душа морозна и чиста — Ни гнева, ни возмездья. И разом встали на места Алмазные созвездья. И лес молчал, погост молчал, И все молчали наши, Чтобы никто не расплескал Благословенной чаши.

Пир в Иудее

Из уст в уста передаю Сырую весть о новом чуде: Глава Крестителя на блюде Уже прочла судьбу свою. Он принял муку, как удачу, И он постиг в единый миг, Что смерть свистит и вечность плачет И сходит музыка на них. Иродиада, Саломея. Новозаветный разворот… И до сих пор мы всё немеем. И блюдо женщина несет.

* * *

Вот там, тогда, в такую пору Его вели на эту гору. Он был распят и изнемог. «Се человек». И умер Бог. Но Он на третий день восстал, И сквозь Него, как сквозь кристалл, Глядим на свет и мир земной. И мы живем. И Он живой.

Страстная суббота

Господь томится взаперти, В небытии перед рассветом. Еще не пробил час взойти — Он завтра сотрясет планету. В гробнице тьма. Он снят с креста, Но ангелы еще не вхожи. Что если бы Он не восстал?.. Как страшно… Нет, Он ждать не может.

Пасха. 1976 год

Как в детстве, тот день не кончался И вглубь раздавался и вширь, И мир голубой расстилался, Красивый, как мыльный пузырь. И солнце цветами играло, По–детски смеясь на заре, И музыка службу стояла, И вновь оживал Назорей.

Евангелие

Кривая янычарская луна Срезает голову дневному оживленью. Израиль не готов к Богоявленью, Но Мариам предчувствием полна. Ей помнится тот странный разговор, Внезапный свет с закрытыми глазами, Видение с огнистыми крылами Она не забывает до сих пор. Он говорил: — О, Ты как свет чиста! Блаженна в женах Ты, Царица благодати. Возрадуйся: Ты будешь Богоматерь. — И это подтверждала дурнота. — Но кто поверит этому окрест? Твой благовест лишит Меня покоя. И как смогу Я выдержать такое? — Ты выдержишь. Прощай! — И он исчез. В реке струилась медленно вода. Плыла надежда чудною триремой. Волхвы спешили молча к Вифлеему. Над ним стояла новая звезда.