Отклик мира /небылицы деда Олика/
Шрифт:
– Нет, решила, что в нём пойду, да и девчонкам обещала в новом твоём платье показаться.
– Может, так даже лучше, – загадочно произнесла Анна Степановна.
На том разговор и закончился.
Когда вспышка воспоминаний погасла, стала Маша на часы смотреть да озираться – куда это Вася запропастился. В это время кто-то сзади подошёл и под локоток ее взял. Маша резко повернулась, чтобы наглеца отшить, да не смогла. Наглец оказался Василием. Маша хвать его за руку – пошли быстрее, сам знаешь, папа ждать не любит.
Семейство Петра Ильича выглядело очень изысканно.
Когда Вася подошёл и стал здороваться, Пётр Ильич посмотрел на него, лицо очень серьёзное сделал, вроде сердится, только в глазах искорки смеха спрятать забыл или нарочно оставил и говорит: «Негоже, Василий, последние деньги на наряды тратить, эдаким ты сегодня щёголем; сначала даже не понял, кого это Машка за руку тащит. Подумал, может замену тебе нашла». Дашка же с Анной Степановной в знак одобрения большие пальцы вверх тянули.
Только от новой покупки дырка в Васином бюджете образовалась. Хорошо, Контрабас-Барабас помог, друг дяди Миши, Юрий Антонович, успешно сочетавший игру на контрабасе, уступчивый характер, колоритную внешность и неодолимую тягу к модной одежде. Своим необычным псевдонимом он был обязан одной малышке, которая на детском утреннике громко спросила маму, как «большая скрипка» называется, на которой дядя Карабас-Барабас играет. Коллеги решили, что «устами младенца глаголет истина», и появилось это ласково-любовное прозвище. Мягкий нрав и внешность злодея благосклонно приняли новое имя, а тяга к столичным магазинам помогла Василию прикупить великолепные бежевые ботинки почти по приемлемой цене.
Долг Васю тяготил. И он решил, что обязательно найдёт какую-нибудь подработку и деньги, одолженные у дяди Миши, возвратит. Но Михаил Михайлович попросил об этом не думать: «Вернёшь, когда сможешь, а если и не вернёшь – не велика беда, считай, что это мой тебе подарок, как пропуск в новую столичную жизнь».
Потом места в зале занимать пошли. Правда, путь долгим оказался. Пётр Ильич со многими раскланивался, а то и словом обмолвиться останавливался, но в конце концов добрались до своих мест и, как говорится, угнездились.
Конечно, Василий за три месяца, что в консерватории работал, все помещения обошёл (и по работе необходимо было, да и так интересно) – ведь здание старинное, с большой историей. Но на концертах в Большом зале ещё ни разу не был, так как у Маши принципы обучения от отцовских отличались. Ходили только два раза в Малый зал на фортепианные концерты.
Посадили Василия почему-то между Петром Ильичом и Машей. По правде говоря, Васе всё равно было, с кем сидеть, главное, что Маша рядом, а остальное не важно.
Было и прекрасное вступительное слово, и аплодисменты; потом музыка полилась, и Вася так в неё погрузился, что мыслей вообще никаких не стало, только ощущал себя как малую частицу, существующую внутри океана музыки; даже не сразу в себя пришёл, когда антракт объявили.
В антракте подошла Машина подруга и говорит:
– Слушала я Бэлзу и ничего
– Деточка, разве ты в программке не читала, что вступительное слово на французском языке будет, кто не владеет, для тех наушники и синхронный перевод предлагаются.
– Всё-то вы шутите, Пётр Ильич, а я серьёзно говорю, и слушала я внимательно.
– Шучу я, потому что судьба у меня такой; это человек с Кавказа так говорит, потому что русский язык плохо знает.
Светка обиделась:
– Шутку понять могу, не такая тупая.
Пётр Ильич продолжил уже серьёзно:
– Света, когда ты музыку слушала, у тебя проблем с восприятием не было?
– С музыкой не было.
– Вот и хорошо, значит, хоть и непонятные слова были, а своё дело сделали. Шестая симфония Чайковского – вещь непростая для восприятия. Самое главное – Святослав Бэлза своими словами, пусть для тебя и туманными, атмосферу создал, и ты смогла музыку ощутить и понять.
Вася же сидел и задавал себе вопрос: почему же он всё понял, что Бэлза рассказывал? Музыку же не только в звуках, но и в видениях ощущал, как зарождение Вселенной: что-то разворачивалось, сжималось, приходило, множилось, исчезало, правда, цвета были только белый и чёрный; и всё как будто наперёд знал, и новый ещё не прозвучавший звук предугадывал. А последняя часть для него прологом в новую жизнь прозвучала, более светлую, чем нынешняя.
После же слов Петра Ильича понял, что это и рассказ Бэлзы, и Михаил Плетнёв со своим замечательным оркестром, и Пётр Ильич с Машей взяли его под руки и из ямки, где он находился, на горочку подняли; и с этой горочки он всё понял, увидел и осознал. Без них ничего бы с ним такого не случилось, может, и рассказ не понял бы, как Светка, а уж музыку точно в движении не увидел бы, один раз с ним такое и было.
Подумал, что это происходит с человеком, когда другой с ним своим знанием, умением поделиться хочет и щедростью своей души поднимает в выси, до которых сам он ещё не дорос.
И теперь опытом проверено – объединённые усилия урожай богаче приносят.
Предложение руки и сердца
Посвящается моей дорогой сестре Галине, первой слушательнице и мудрой советчице
Два года минуло с тех пор, как Василий в Москву перебрался. Год в институте отучился. Летом, после экзаменов, в деревню приехал – и проведать, и по хозяйству помочь.
Клавдия материнским глазом заметила, что её Васечка не такой, как раньше. Стал задумчивый, рассеянный, говорит невпопад, постоянно в облаках витает или в своём блокноте зарисовки делает.
Через две недели случай представился с сыном по душам поговорить. Вася захотел её портрет написать. Клавдия по такому случаю и прическу сделала, благо волосами природа её щедро наградила, и новое платье надела, сине-голубое – в цвет глазам.
Сын посмотрел, вздохнул и говорит:
– У меня такая красота, как ты в жизни, не получится. Нарисую, как смогу, не взыщи.