Открытая дверь

Aз-Зайят Латифа

«В Каире я считал, что живу. Но теперь, после всего пережитого, я понял, что глубоко ошибался. Нет, то была не жизнь, а жалкое прозябание. Ты спрашиваешь, бывает ли мне страшно, — писал брат. — Конечно, бывает. Особенно было страшно на первых порах. Но ведь именно победа над этим подленьким чувством и приносит человеку настоящее удовлетворение.

В бою этот страх словно сковывает ноги, и в то же время какая-то неведомая сила толкает тебя вперед, и ты идешь, побеждая страх, и делаешь то, что от тебя требуют, то, что делают остальные. Так постепенно, одерживая

одну победу за другой, ты освобождаешься от эгоизма, который у нас в крови, и начинаешь сознавать, что живешь в обществе, что ты его частица и твоя жизнь имеет значение, лишь пока она связана с обществом. А если она вдруг и оборвется, то от этого земля не перестанет вращаться. Все будет идти своим чередом, и дело, за которое ты отдал жизнь, продолжат другие, такие же, как ты, маленькие частицы общества. Как видишь, избавляясь от страха, человек одновременно избавляется от своего ничтожного и никому не нужного «я».

Ассам и Лейла ждали Самиру-ханым и Джамилю в вестибюле магазина «Шекурил», в проходе между дверью и лифтом. Дверь магазина почти не закрывалась. Люди входили и выходили, но Ассам и Лейла не замечали их.

— Лейла, я сойду с ума! Ну почему ты отворачиваешься? Не хочешь меня понять? — негромко говорил Ассам.

Лейла не отвечала.

— Значит, ты меня больше не любишь? — еще настойчивее спросил Ассам.

Дверь отворилась, пропустив пожилую женщину с накрашенными губами. При свете неоновых ламп лицо ее казалось мертвенно-бледным. Лейла проводила женщину взглядом и едва слышно прошептала:

— По-моему, ты и сам знаешь, Ассам.

— Но ответь, какая причина? Неужели ты сердишься, что я не поехал с Махмудом?

— Почему я должна сердиться? — пожала плечами Лейла. — Махмуд поехал, потому что у него хватило мужества. Ты сам волен решать за себя…

— В таком случае скажи, что с тобой? Ты так изменилась…

Позади хлопнула дверь лифта.

— Со мной ничего… Я такая же, как и была, — ответила Лейла, обождав, пока схлынет очередная волна людей.

— Раньше ты была не такой…

— Ты хочешь, чтобы я пела и плясала, когда мой брат рискует жизнью? — резко перебила его Лейла.

— Нет, ты не любишь меня. Совсем не любишь, — вздохнул Ассам.

Лейла хотела сказать еще что-то, но в это время лифт выбросил новую толпу покупателей, которая чуть было не сбила с ног Ассама. На какое-то мгновение Лейла потеряла его из виду.

— Это жульничество, — услышала она позади себя недовольный мужской голос. — Разве это английский материал? Это же подделка!..

Кто-то дотронулся до плеча Лейлы. Это была тетушка.

Пока Самира-ханым и Джамиля заканчивали покупки, Ассам не сводил глаз с Лейлы. Под его пристальным взглядом девушка не находила себе места. Что с ним? Ведь они здесь не одни. Куда девалась его прежняя осторожность и предусмотрительность?

Выйдя из магазина, они взяли такси. Самира-ханым и Джамиля разместились на заднем сиденье, сложив на него все пакеты и свертки. Лейла и Ассам сели рядом с шофером.

Всю дорогу Лейла чувствовала на своей щеке горячее дыхание Ассама. Прижавшись

к ней, он поймал ее руку, но она быстро отдернула ее. Ассам достал из кармана записную книжку, написал на листке несколько слов и сунул его в карман Лейлы.

Лейла едва дождалась, когда, наконец, наспех попрощавшись с тетушкой и Джамилей, она осталась одна; она развернула записку.

«Прошу, умоляю, любимая, не уходи! — писал Ассам. — Не покидай меня…»

Лейла ощутила внезапный прилив нежности и жалости к этому сильному и, как ей показалось, беспомощному человеку.

Она быстро поднялась наверх.

— А, это ты, Лейла? — встретила ее на пороге Джамиля. — Вот хорошо, что ты пришла! Как раз надо с тобой посоветоваться!

Они прошли в спальню. Самира-ханым сидела на кровати перед развернутым отрезом материи, переливавшейся на свету чуть ли не всеми цветами радуги.

— Я говорю маме, что для дорожного платья больше всего подходит гипюр красного цвета, как ты считаешь, Лейла? — обратилась к подруге Джамиля.

— Ничего подобного, — возразила Самира-ханым. — Красный гипюр сюда совсем не подходит. Для легкого дорожного платья лучше всего шифон.

— Шифон?

— Да, именно шифон, и фисташкового цвета.

— Ты просто умница, мама! — неожиданно согласилась Джамиля, целуя мать в лоб. — Замечательно! Это будет божественное платье!

Лицо Джамили вдруг опять сделалось озабоченным.

— Я согласна, мама, но только с условием, что это платье не для помолвки.

— Почему, душа моя? Ведь это прелестно. Ты же сама согласилась, что из шифона выйдет божественное платье.

— Нет, ни в коем случае! — капризно произнесла Джамиля, передернув плечами. — На помолвку я обязательно хочу надеть красное гипюровое платье.

— Ну, хорошо, милая. Я отдам тебе и красный гипюр, только не на помолвку.

— Не будем говорить об этом, мама. Я могу вообще не выходить замуж. Никогда! — со слезами на глазах выкрикнула Джамиля и бросилась к двери.

Самира-ханым догнала ее и, обняв, стала ласково успокаивать:

— Что ты, доченька! Успокойся! Ты злишься на самое себя. Пусть будет по-твоему. Я согласна на все.

И уже совсем другим голосом Самира-ханым сказала:

— После помолвки потребуется очень много платьев. В оперу — одно, на коктейль — другое, на морскую прогулку — третье. Успевай только менять.

Джамиля счастливо улыбалась.

— Сколько ни потребовалось бы, мамочка, а то серое платье я не надену, у него какой-то мертвый цвет.

— Наоборот, Джамиля, — вставила наконец слово Лейла. — Это платье тебе очень к лицу. И цвет такой спокойный, благородный.

— И, кроме того, серый тон подчеркивает фигуру женщины. Поэтому, хотя цвет и спокойный, женщина в таком платье всегда волнует мужчин.

— О, ты, мама, знаешь все! — заговорщицки подмигнула ей Джамиля.

Самира-ханым рассмеялась и поцеловала дочь.

— Да! — воскликнула она. — Нам может помочь Ассам. У него тонкий вкус, и он прекрасно разбирается в модах. Пойди, Джамиля, позови его. Впрочем, пусть лучше за ним сходит Лейла, а ты поможешь найти мне журналы… Приведи его сюда, Лейла. Он у себя в кабинете.