Открытая дверь
Шрифт:
— А что толку? — спросил Махмуд. — Что толку проливать напрасно кровь?
Лейла оттянула ворот платья, словно он душил ее. Глаза ее не отрывались от зеркала… Кровь и пламя. Она мечется между кровью и пламенем, ощупью ищет дорогу, пытается спастись… Кровь окружает ее, кровь и пламя…
А Джамиля в своем белом платье сидит и молчит. «Предательство, предательство» — звучит все время в ушах Лейлы. А пламя окружает город, приближается… Она уже чувствует его жар на лице… Задыхается от дыма…
Лейла бросилась к дверям — скорее на крышу! Увидеть пожар! Пламя, окружившее город… Она должна его видеть!
Джамиля
— Она побежала на лестницу! На лестницу!..
Волнуясь и сбиваясь, она рассказала, что Лейла только что чуть было не покончила с собой.
Махмуд кинулся наверх, Ассам и Джамиля за ним.
Хусейн поднялся в лифте и раньше всех оказался на верхнем этаже.
Лейла упала грудью на парапет. Пожар уже стихал. Лишь кое-где поднимались красные языки пламени. Над городом висели клубы черного дыма. Они не рассеивались. Дым будто давил на город.
Хусейн осторожно коснулся локтя Лейлы. Она испуганно вздрогнула и выпрямилась.
Он стоял спиной к парапету и ласково смотрел на девушку.
— Что с вами? — участливо спросил Хусейн.
— Неужели хорошее начало должно иметь такой печальный конец? — вздохнув, сказала Лейла, глядя на густые клубы черного дыма.
Хусейн сел на парапет.
— Нет, это не конец, Лейла. Кончать будем мы — я, Махмуд, вы, все, кто по-настоящему любит Египет.
Лейла нервно засмеялась.
— И я тоже?
В голосе ее прозвучало такое презрение, будто она говорила о своем злейшем враге.
Хусейн взял ее за плечи, повернул к себе и с мольбой и нежностью повторил:
— Поверьте мне!
У Лейлы от этого участия теплее стало на сердце. Но услышав приближающиеся шаги и различив голос Ассама, она еще ниже опустила голову.
— Я никому теперь не верю, — угрюмо сказала она.
У дверей Лейла столкнулась с Ассамом, за ним стояли Махмуд и Джамиля.
Ассам провел пальцами по ее лицу, погладил волосы. Лейла замерла. Потом спокойно отвела от себя руки Ассама и подошла к Махмуду.
— Пойдем, — холодно сказала она и, тяжело ступая, прошла мимо Джамили, застывшей в дверях, подобно белой статуе на фоне дымного зловещего неба.
Вечером Махмуда арестовали.
Лейла изо всех сил старалась скрыть от окружающих то, что творилось у нее в душе. Она говорила, смеялась, отдавала приказания служанке, словом, вела себя так, будто ничего не произошло. Но, оставаясь вечером одна в своей комнате, чувствовала себя подавленной и усталой, как актриса после трудного спектакля. Лежа в постели, она ощущала тяжесть во всем теле, не боль, а именно тяжесть, словно ее избили… Мать в таких случаях говорила: «Все тело разбито». Да, тело Лейлы было разбито, и не только тело, но и душа. У нее было такое ощущение, будто она, подняв непосильную тяжесть, надорвалась.
А разве не сама Лейла виновата во всем этом? Она пренебрегла традициями, бросила вызов условностям. Мечтала, видите ли, вырваться из затхлого мира на свежий воздух, на свободу. Хотела построить с Ассамом новую жизнь, в которой все было бы ясно и правдиво. И чего же она добилась? Что увидела вместо этого? Следы кофе на ковре и… грязь, грязь, от которой хотелось бежать.
А Махмуд? Он тоже
— Правда, хороша столовая, Лейла? — с гордостью спросила Джамиля. Впрочем, она и так знала, что Лейла ничего подобного никогда не видела. Мать Лейлы, будто крестьянка, впервые попавшая в Каир, от восхищения лишилась дара речи. Отец молчал, пытаясь подавить смущение.
Лучи солнца через широкое окно падали на огромный красный ковер, отражались в зеркальных стеклах резного буфета. За окном зеленел сад, но оконные стекла от солнечных бликов на красных гардинах казались красными.
Джамиля сделала слуге легкий знак рукой. Это получилось у нее так просто и естественно, словно она всю жизнь отдавала приказания. Слуга бесшумно двигался вокруг стола. Джамиля продолжала рассказывать. Пальцы ее поигрывали бриллиантовым колье, сверкавшим на шее. Слуга склонился перед Лейлой. В руках у него было блюдо с тортом, напоминавшим пирамиду.
— Съешь кусочек, ты же любишь сладкое, — предложил Ассам.
Он с удовольствием ел торт, небрежно развалясь на стуле. Ассам больше не чувствовал себя стесненным в ее присутствии. Узнав о решении Лейлы порвать с ним, Ассам казался подавленным. Потом, поняв, что ей, очевидно, все известно, успокоился. Ничего особенного, собственно говоря, не произошло. Совесть его чиста, как скатерть на этом столе. Иначе он не в силах был поступить. Он думал о ней, спас ее от позора. Иного пути не было. Ассам скорее дал бы себя убить, чем причинил бы ей какое-нибудь зло. Ведь он любил ее и никогда не перестанет любить!
Ужасно для Лейлы было то, что Ассам и в самом деле вел себя так, будто не переставал ее любить! Этого Лейла не могла понять. Как можно душой быть с одной женщиной, а телом с другой? А та, другая? Разве ему не приходило в голову, что она тоже человек? Что он делает ей больно? Нет, это его не огорчает! Он спокоен и доволен собой. На лице его иногда даже появляется выражение мученика. Он добровольно обрек себя на мучение во имя чести и долга!
А Джамиля еще больше довольна, чем Ассам. Она забыла все свои мучения и прямо-таки упивается своим новым положением. Принимает жизнь просто, без всяких размышлений и философствования. Она послушалась мать и вот теперь живет в свое удовольствие.
А было время, когда Лейла смотрела на Джамилю свысока. Считала себя более сильной, лишенной предрассудков, условностей и приверженности традициям. В душе она смеялась над матерью, когда та говорила: «Кто соблюдает обычаи, тому всегда хорошо!»
Да, было время, когда она жила глупыми иллюзиями. А на самом деле она жалкое ничтожество, тряпка. Тряпка, которой люди вытирают башмаки, на которую можно наступить ногой.
Глава 10
Утром 23 июля 1952 года египетская армия восстала.