Откуда взялся этот Клемент?
Шрифт:
Свет рассеивает мрак.
На нас таращатся шесть блестящих точек.
Уж не знаю, сколько времени обычно требуется мозгу для подачи сигнала, но явно меньше, нежели уходит у меня на ответную реакцию.
По-видимому, моя замедленность объясняется занятостью серого вещества, сводящего воедино получаемые от глаз образы. Шесть блестящих точек превращаются в три пары крохотных глазок над подергивающимися мордочками с тонкими усиками.
— Черт! — рявкает Клемент и отшатывается. — Крысы!
Теперь подключаются и мои
— О боже! О боже!
Мозг подает сигнал, который должен был послать еще секунд пять назад. Я отшатываюсь назад, размахивая руками и одновременно пытаясь пятиться на корточках. Какое-то мгновение тело по инерции несет назад, однако ноги неминуемо заплетаются.
Меня охватывает состояние невесомости, а вместе с ним и ужас перед предстоящим болезненным падением на грязный бетонный пол.
Мне только и остается, что смиренно дожидаться грядущего удара, но вдруг меня подхватывают за талию две лапищи, избавляя тем самым от крайне неприятной встречи с твердью.
— Спокойно, пупсик!
Мы оказываемся в позе, весьма напоминающей сцену из «Грязных танцев». Ну, или ее скверно срежиссированный ремейк. Клемент поддерживает мое откинувшееся назад тело, в то время как моя левая ступня под неестественным утлом упирается в пол, а правая нога вывернута наружу.
Положа руку на сердце, отнюдь не наслаждаюсь ситуацией.
Клемент придает мне вертикальное положение, и я опускаю правую ногу. Поворачиваюсь к нему и смущенно потупляю взгляд.
— Э-э… Спасибо.
— Да не за что. Я тоже не любитель крыс, — отвечает он. — Грязные гаденыши.
Еще секунду мы приходим в себя, справляясь с обоюдным чувством неловкости.
— Мне очень жаль, пупсик, но вряд ли этот кирпич выдолбил Гарри. Похоже, это просто крысы прогрызли раствор.
— Да разве они могут?
— Крысы способны прогрызть себе путь почти через все что угодно. За стеной, скорее всего, находится их гнездо, вот они и пробились сюда, чтобы лакомиться всяким дерьмом, которое задувает с путей.
— Что ж, здорово, — вздыхаю я. — Значит, начинаем сначала.
— Боюсь, что да.
Клемент отыскивает выброшенный кирпич и вставляет его обратно в дыру. Одна оставшаяся крыса улепетывает в темноту. Клемент колотит каблуком, пока кирпич не заходит вровень с остальными. Затем поворачивается ко мне:
— Так продолжаем?
Осталось проверить всего лишь пять линий цементного раствора, однако я отнюдь не уверена, что меня хватит даже на такую малость. Каким бы ужасным ни оказалось обнаружение крысиного гнезда, отвращает меня от дальнейших поисков другое. Это из-за невыносимого разочарования я и пошевелиться не могу.
Шесть лотерейных шаров. Шесть совпадающих чисел. Вот только я взяла и потеряла билет.
— Не могу, — хрипло отвечаю
Как ни старайся, а запас моей прочности, увы, исчерпан. Слишком много ударов, слишком много разочарований.
Я закусываю нижнюю губу и крепко-крепко жмурюсь. Где-то в груди зарождаются рыдания. С усилием сглатываю, пытаясь их унять.
Куда там.
В левом глазу наворачивается полная слезинка и скатывается по щеке. За ней спешит вторая, а потом и вовсе прорывает плотину, и следует сцена душераздирающего плача главной героини.
Клемент неловко приближается, и я отворачиваюсь. Ненавижу себя за проявление слабости, ненавижу за такое позорное соответствие стереотипу.
— Пупсик, да что с тобой? — Голос его едва ли громче шепота, чуть ли не нежный.
— Простите, — хлюпаю я носом, — Просто не обращайте на меня внимания. Через минуту буду в норме.
Судорожно всхлипывая, вытираю глаза изнанкой куртки.
Из тьмы протягивается рука и ложится мне на плечо.
— Не стоит извиняться.
— Не сюсюкайтесь со мной, пожалуйста. Я опять начну реветь.
— Ты уверена, что в порядке?
— Не совсем.
К горлу и вправду снова подступают спазмы. Понятия не имею, откуда берутся все эти рыдания, и отчаянно хочу их остановить.
И опять это выше моих сил.
— Иди ко мне, — велит Клемент.
Ладонь на моем плече разворачивает меня, а я даже не пытаюсь сопротивляться и внезапно оказываюсь в объятиях Клемента. Прячу лицо у него на груди и выплакиваюсь по полной.
Клемент, надо отдать ему должное, не растрачивается на бессмысленные банальности и пустые сантименты. Да от него этого и не требуется. Мне вполне уютно в его медвежьих объятиях и без всяких слов. Я чувствую, как под его шерстяным свитером размеренно бьется сердце, прямо как медленно настроенный метроном.
Через несколько минут мое дыхание выравнивается, почти совпадая с ритмичными движениями груди Клемента.
Он продолжает молчать, и меня это вполне устраивает. Я согласна стоять так и дальше, уткнувшись ему в свитер — наверное, из страха перед постыдным разбором моего безобразного срыва.
Однако выбор не за мной.
— Как ты там, пупсик?
Клемент убирает руки, и я отступаю назад и поднимаю взгляд на него.
— Все хорошо.
— Точно?
— Ага, и простите меня за это. Даже не знаю, что на меня нашло.
— За последние дни тебе многого довелось хлебнуть.
— Знаю, но все равно не стоило вот так расхлябываться.
— Не кори себя. У всех нас есть свой предел прочности, даже у меня.
Я выдавливаю улыбку.
— Даже представить не могу, что же способно вас доконать. И когда вы в последний раз плакали?
— На финале Кубка Англии в 1952-м. «Ньюкасл» забил за шесть минут до окончания матча, и мы проиграли один-ноль.
— Знаете что, Клемент? На этот раз я даже верю вам.