Отморозки 2 Земляной Орлов
Шрифт:
– Вы мне - тоже, - поспешил добавить Дмитрий Павлович, чувствуя громадное облегчение. Сегодня его убивать не будут!..
– Но я не могу бороться против семьи, которую науськивает этот, с позволения сказать, 'старец'. Вы, как человек близкий к императору и его семье, вероятно уже знаете, что Распутин настроил Ольгу против меня и пытается поссорить меня с Анненковым, внушив ей, что она влюблена в моего друга.
– Да, я слышал об их начавшемся романе...
Великий князь ликовал. Еще бы: такой союзник! Единомышленник! Распутину придет скорый и заслуженный конец!
Он приобнял
– Послушайте, Глеб... Ведь я могу называть вас по имени? Разумеется, вы тоже можете обращаться ко мне также. Я... мы искренне рады, что вы - герой войны, оплативший кровью свое положение... что вы - с нами!
– Я - с вами, - подтвердил Глеб, мысленно продолжив: 'еще побеседую, сволочь титулованная...'
На следующее утро Львов доложил о произошедшем на балу, но к его удивлению Анненков отнесся к этому почти равнодушно. Он рассеянно выслушал своего друга, кивнул, коротко бросил: 'Молодец! Держи руку на пульсе', и тут же занялся другими делами. А их имелось в достатке...
В этот день в дивизии ждали гостя. В Тосно собирался прибыть с визитом вице-адмирал Колчак. В преддверии визита, Анненков заметил определенное сходство между ним и новым командующим Черноморским флотом. Тоже относительно молод - всего сорок лет! Тоже пробился к верхам командования исключительно боевыми заслугами. Тоже принял командование крупным соединением в обход старшинства и без опыта командования серьезными силами: минная дивизия - не в счет.
'А вот интересно, - подумал Борис.
– Какого черта командование воюющим флотом поручают адмиралу, который ни в военное, ни хотя бы в мирное время не командовал не то, что линкором, а даже серьезным крейсером? Это не говоря уже о командовании соединением тяжёлых кораблей. Ведь как не крути, а дивизия линкоров в это время - основа основ флота. То, ради чего этот флот и создают. Если угодно - становой хребет военного флота этого времени...'
Он принялся лихорадочно вспоминать все, что когда-либо читал, слышал и знал о Колчаке. Выходило непонятно. Знаток минного дела, ученый-океанограф, полярный исследователь и... все! ВСЕ!!! И вот этого парня почему-то вдруг направляют командовать флотом?! Так не бывает, господа-товарищи!
Ну, можно один раз проскочить вверх по чистой везухе. Далеко за примером ходить не надо: его собственная карьера в этом мире. Или карьера Глеба. Впрочем, и в прошлом-будущем полковник Рябинин видел и слышал про подобные случаи. Не даром же народ говорит: 'Счастье - это оказаться в нужное время в нужном месте!' Но чтобы из командира эсминца за год проскакать в командиры минной дивизии - читай всех легких сил Балтфлота, а за следующие десять месяцев - до командующего целым флотом? Э-э-э, нет! Такое может случиться только если фигуранта со страшной силой волокут вверх, причем не в одиночку, а как небезызвестную репку - большой толпой...
Анненков нажал кнопку примитивного селектора - первого аппарата подобного типа, который по его заказа сваяли аж в количестве целых четырех штук для нужд дивизии:
– Глеб? Зайди, ты мне нужен...
Через пять минут в кабинет вошел обиженный и злой Львов.
– Что прикажешь, твое превосходительство?
– спросил он хмуро.
Анненков
– Слушай, ты кончай обижаться, как малолетка в детском саду. Если я тебя за что-то полезное не похвалил, так это не потому, что я - черствый сухарь, а потому, что дел выше головы. Пора бы уже привыкнуть, чай не в первый раз живешь...
Львов органически не умел долго злиться на близких ему людей, и Борис высоко ценил его именно за это качество. Начальник штаба все еще хмурясь придвинул стул и сел:
– Ну, что стряслось?
Анненков в двух словах обрисовал Львову картину, и тот глубоко задумался. Настолько глубоко, что отложив только что прикуренную папиросу в пепельницу моментально зажег следующую. Да еще и машинально взял со стола недопитый Борисом стакан чая и осушил его одним долгим глотком...
Анненков с интересом и надеждой следил за всеми этими действиями. Память у Львова-Маркина - на зависть, так что...
– Я не помню, у кого я это читал, - медленно произнес Глеб, - но могу сказать одно: Колчак близок к ребяткам, подготовившим Февральскую революцию. Вроде бы общался он с Московским городским головой , потом еще с этим... как его?.. Ну, он еще распорядитель думской комиссии по военным делам?.. Лодыженский , точно! Вот, а еще у него в дружках - генерал Алексеев...
– Твою дивизию!
– только и сказал Борис.
– Успокоил ты меня, Глеб, спасибо... То-то нас в Константинополь стараются запихать. Под такое мудрое руководство...
– Это еще не все, - сообщил Львов, четко проговаривая каждое слово.
– Его любовница Тимирёва 'интересовалась' политикой, постоянно посещала гостевую трибуну Государственной думы, плотно общалась с депутатами и в письмах к своему хахалю сообщала о политической обстановке в столице.
– Б...!
– Ну, нет, это ты зря, - покачал головой Львов.
– Знаешь, у этой дамочки было одно забавное правило: пока одного любит - с другими ни-ни.
– Да я не про нее, а про ситуацию вообще, - хмыкнул Борис.
– Тогда ты все равно не прав, - вздохнул Глеб.
– Ситуация у нас - б... в превосходной степени...
Колчак сидел в автомобиле и, пережидая пока осядет поднятая колесами пыль, пытался разглядеть: кто торопится к автомобилям от дивизионной караулки? Странно, но что-то никого не видно. Может быть, из-за пыли?..
Но нет. Пыль осела, а у караульного помещения не видно никакого движения. 'Любопытно, - подумалось Александру Васильевичу.
– Прямо как на корабле: вахтенный у трапа тоже ни к кому не подойдет...' Он легко тронул своего адъютанта за плечо и как можно более небрежно произнес:
– Сходите, Михаил Михайлович , узнайте: что это за такая радушная встреча?
Лейтенант выпрыгнул из авто и поторопился к полосатому шлагбауму, возле которого, из обложенного мешками с песком гнезда, угрюмо таращился пулемет и угадывались головы расчета.
До адмирала донеслись голоса: рассерженный и злой - Комелова, спокойный и уверенный - кого-то из пулеметчиков. Внезапно пулемет резко качнулся, и его дуло едва не уперлось флотскому лейтенанту в грудь. И Александр Васильевич расслышал четко и ясно: