Отмщение
Шрифт:
Утро запомнилось слабо: с отчаянной самоотрешенностью Геверциони заполнил первую половину дня изматывающими тренировками. Обессилившее, изможденное тело сопротивлялось - дрожь, судороги, приступы жгучей изнутри боли. Но ничто не могло сломить волю. Остановить, отбросить на время - но не сломить. Георгий, до скрипа, до пронзительного скрежета сжимал зубы и вновь возвращался к схватке со слабостью. Первые дни генерал работал над тонусом, привыкая использовать новое тело - без помощи, без костылей. Едва раны затянулись, принялся тренироваться с протезом.
К середине дня, изможденные беспощадными тренировками,
Вот и сегодня день сменился вечером, уже пятым по счету - и неотличимо схожим с братьями. Такой же безликий и праздный. И уже навязший привкус полыни в душе... Отложив бумаги в сторону, Геверциони тяжело поднялся. Уставшие мышцы ныли, громко протестуя против не знающих предела нагрузок, то и дело угрожая предать - пришлось по-стариковски облокачиваться на стол. Усмехнувшись произошедшим переменам, Георгий всё же выпрямился, нащупав равновесие. Двигаться с протезом даже самым лучшим из возможных непросто. Хотя местные спецы и постарались на славу, приспособив имеющуюся в запасе конструкцию лично для генерала с учетом добрых двух сотен параметров. Но увы, заменить природную легкость, непринужденность человек не в силах. Потому даже в самом уверенном, самом естественном движении таился изъян. И, как минимум, один человек всегда знал про это...
Отбросив лишние мысли, Геверциони не спеша отправился к Толстикову. Поздняя вечерняя беседа стала негласной традицией. И Георгий не намеревался отступать.
Илья встретил товарища тепло, что, впрочем, тоже стало вполне обычным делом. За несколько дней двое успели не просто найти общий язык, но и на самом деле сдружиться. И не только из-за желания Геверциони - сам Толстиков, долгое время лишенный возможности товариществовать с близким по духу человеком, подсознательно искал общения. Гора с горой не сходятся, а человек с человеком.
Добравшись по хитросплетению коридоров и этажей до отсека Ильи, Геверциони небрежно отбарабанил костяшками по двери. Изнутри донеслось приглушенное:
– Да, да... Черт! Входите!
Усмехнувшись, Георгий потянул створку на себя. Перешагивая порог, произнес:
– Что, помешал деньги прятать?
– Именно...
– с напускным недружелюбием ответил Толстиков.
– Золото партии... А ты сам-то, курилка, не устал над организмом измываться? Того и гляди загонишь себя в могилу... А ведь с таким упорством тебя от туда вытащили. Если не к нам, то уж к своим бы поимел благодарность...
– Не-ет, не загоню... Есть у меня ещё кое-какие планы на ближайшие дни...
– негодующе фыркнув, Геверциони отмахнулся от упрёка. Непринужденно пересек комнату, старательно перешагивая расставленные, разбросанные по полу стопки книг и кипы документов. И, наконец, с видимым облегчением опустился на кровать. Каркас негодующе скрипнул, пружины податливо прогнулись, чтобы тут же слегка подбросить наглеца.
– Всё играешься...
– с одобрением усмехнулся Толстиков.
– Как маленький, честное
– Ну прости, - развел руками Геверциони.
– Аттракционов и луна-парка у вас тут нет, потому приходится обходиться подручными средствами... А что до дел... Есть кое-какие соображения... Рассчитал то, посмотрел это... В общем, если доведется - расскажу непременно. А пока давай для ясности замнем.
– Хорошо, раз так... Что до развлечений... Развлечений особенных у нас, конечно, не много...
– признал с печалю в голосе Толстиков. Затем что-то неуловимо изменилось в его лице: сверкнула ослепительная лукавая улыбка, глаза прищурились, тая озорные искры.
– ... но кое-что есть... Оп!
Умелым жестом фокусника, Илья извлек из-под завала книг на столе пузатую бутылку. Стеклянные грани сокрыты под толстым слоем пыли, этикетка повыцвела, местами сморщилась. Но содержимое по прежнему - даже сквозь серую пелену - сияло на свету глубоким янтарным солнцем.
– Да ты шутишь?!
– воскликнул Геверциони, невольно подавшись вперед. В этом возгласе неразрывно перемешались восторг и недоверие.
– Неужели...?!
– Точно! Ещё прошлого века - времен заложения базы...
– с гордостью кивнул Толстиков.
– В чём-чём, а в нюхе тебе не откажешь: чуешь, крыса штабная, стоящую вещь... Ты как раз стучал, а она чуть не выскользнула из рук - чудом на лету поймал...
– Сам-то хорош, - усмехнулся в ответ Геверциони.
– Но в честь чего такой дорогой жест? Сегодня что - праздник?
– Да нет, в общем...
– пожав плечами, ответил Толстиков.
– Только я не понимаю навязчивого желания привязать повод для радости к определенному дню. Хуже чем собаку на цепь... Ощущение такое, словно радоваться нужно строго по расписанию. Ненавижу!
– Успокойся, чего так взъелся?
– призвал к рассудку товарища Георгий.
– Да ладно.. Всё в порядке, - уже гораздо мягче ответил Толстиков, присаживаясь на стул напротив Геверциони.
– Как по мне - лучше самому устраивать праздник, если чувствуешь, что нужно. Мелочь? Может быть... Мир в сердце начинается с честности перед самим собой, а здесь мелочей не бывает.
– Э-э-э... темнишь, генерал...
– хитро прищурившись, возразил Геверциони.
– Не так всё просто.
– Ну, не так...
– признался Толстиков.
– А как?
– продолжил настаивать Георгий.
– Что случилось?
– В общем... Я предложение сделал...
– потупив взгляд, неразборчиво буркнул Илья.
– И?
– сделав ладонями знак продолжить, Геверциони словом подтолкнул товарища.
– И она сказала, что я дурак...
– обреченно досказал генерал.
– А потом?
– А потому ушла...
– вздохнув, ответил Толстиков.
– Вот я и думаю - а может и вправду дурак?
– Ну-у-у... Это, конечно вопрос скользкий...
– усмехнулся Геверциони.
– Спасибо за поддержку, утешил...
– мрачно буркнул Толстиков, наконец срывая с горлышка бутылки сургуч. Следом настала очередь пробки. Выскочив с тихим хлопком, она выпустила на свободу пряный, с легкой горчинкой аромат. Разлив коньяк по стаканам, Илья протянул один Георгию.
– Держи... Прости, лимонов не было...