Отпускай
Шрифт:
Фастер нервно переводила взгляд с физиотерапевта на незнакомца. Похожи, и отрицать то было глупо. Распахнутыми халатами, выражением, и даже напущенной дружелюбностью. Похожи прямыми носами, правда у другого доктора волосы были чуть длиннее. Взгляд «по умолчанию» любопытный, и даже какой-то пытливый.
— Это леди с Беккером, из детского дома? — Мужчина поднял брови. — Очень приятно познакомиться. Я…
— Доктор Маэда. — Даглас прикрыл глаза. — Спасибо за сотрудничество, я сам к вам зайду. Чуточку… чуточку позже, хорошо? Пациентка ждет меня уже минут двадцать. — Физиотерапевт сложил на стол какие-то бумаги, и едва заметно кивнул коллеге.
—
Фастер непонимающе склонила голову. Зачем приходил? Или не знал, что Даглас кого-то у себя спрятал? Конечно не знал. Это странно, но незнакомый врач, казалось, совсем не счел такой поворот событий странным. Пожал плечами и ушел.
— Извини, что заставил ждать. Он передал мне твои анализы, но я ими позже займусь. — Майрон сдвинул брови. — Сейчас я должен быть в зале. Мои пациенты остались без присмотра, и это не есть хорошо. Идем? Тебе тоже нужно продолжать терапию. Туфли ждут. — Доктор искренне улыбнулся.
Эмма медленно кивнула, затем вышла вслед за физиотерапевтом в темный коридор. Пару секунд потопталась, пока Даглас запирал кабинет, и тихо сказала:
— Вы похожи. С тем человеком… вы похожи.
— Да? — Майрон вскинул брови, затем равнодушно пожал плечами. — Наверно. Доктор Маэда мой кузен.
— Кузен? — От удивления девушка чуть отпрянула. — Он вылитый ты... или ты — вылитый он. Сложно.
— Не знаю, что сказать на это сравнение. — Даглас закатил глаза. — Он мне, все же, больше коллега, чем кузен. Много лет мы не пересекались, но в том году он пришел работать в нашу больницу. В детстве мы часто проводили время вместе, но... в двенадцать он попал в детский дом. И жил там до совершеннолетия, как и ты. В то время мы не общались.
— Вот как. — Эмма опустила взгляд. — Ребенку, должно быть, очень тяжело пережить смерть родителей. Я своих почти не помню, а он... помнил. Жил с ними.
Майрон медленно кивнул на это.
— Я был удивлен, когда встретил его здесь. Видишь ли... моя семья — семья потомственных ветеринаров. Ему повезло больше, его родители были вполне нормальными, и не обсуждали за ужином современные способы умерщвления кошек. — Мужчина вновь закатил глаза. — Мои родители были просто помешаны на работе. Жили ею. Так что, когда я не пошел продолжать семейное дело... в каком-то роде разочаровал их. — Врач улыбнулся, при чем очень искренне. В этой улыбке не было ни боли, ни сожаления, ни даже печали. Казалось, на отношения с семьей Майрону совершенно плевать. — Было очень иронично. Я завидовал кузену, потому что его мама с папой были, что называется, нормальными. А он завидовал мне. Собирал энциклопедии, сидел за книжками и мечтал о микроскопе. Это все... было очень давно. Мы были детьми.
— Но ты все равно пошел в мед. — Эмма подняла удивленный взгляд. — Почему мед, если ты так не любил родительское дело?
— Я не любил ветеринарную медицину. — Даглас как-то тяжело, фальшиво улыбнулся, словно пытался скрыть раздражение от этого вопроса. — Как выглядели животные с изнаночной стороны я знал и так. Хотелось уметь что-то получше. Что-то более... значимое.
— Значимое? — Девушка сдвинула брови, и меж ними пролегла морщинка.
— Ну да.
— А ты... вы... вы тщеславны, доктор Даглас. — Губы стали расползаться в странной улыбке, и Фастер прикрыла глаза. — Тщеславны, и даже жестоки. То
— Эмма. — Мужчина раздраженно прищурился, но тут же взял себя в руки. — Я разве запрашивал самоонализ? У всех... свои приоритеты. Не нужно обвинять меня в том, что расстановка моих приоритетов расходится с вашей.
— Извините, если я вас задела. — Девушка низко опустила голову. — Вы правы. Я просто... удивилась. Ты такой милый и славный, нельзя было...
— Славный? — Майрон странно улыбнулся. — Что ж, надеюсь, вам это нравится. Нравится же?
Фастер подняла на мужчину глаза, затем медленно кивнула. На самом деле славный. И это… было приятно. Это не могло не нравится. Всем нравились милые люди.
Такие как доктор Даглас.
* * *
Дни безучастно ползли, один за другим. Каждое утро Эмма пыталась уйти попозже, чтобы отмахнуться от завтрака. Каждый вечер попозже вернуться, чтобы не видеть взгляды двух влюбленных людей. Не видеть лица «брата», который маячил то на кухне, то в коридоре. Теперь это не только вызывало боль, но еще и раздражало.
Правда боль постепенно проходила. Все еще точила, но иногда, всполохами становилось легче. Казалось, что Фастер постепенно привыкала с новой реальности.
Смеркалось. Белые тучи над городом серели, а затем и вовсе чернели. Силуэты деревьев качались на ветру, и иногда с неба летели мелкие капли. Эмма ежилась, и закрывала руками голову. Потоки ветра поднимали сарафан, и его вечно приходилось одергивать.
Путь домой.
«Домой».
Оторванные от веток листья взмывали в небо, понемногу намокал асфальт.
Он сидел за кухонным столом. Безучастным, холодным взглядом испепелял тарелку со стейком, к которому даже не притронулся. Слышал тихий, женский голос рядом, который что-то ему говорил. Правда, как не пытался, не мог сосредоточиться на словах. Что-то там про… что-то. Он не знал, и крупной частью души ему было все равно.
Резко отвлекся, когда почувствовал на обнаженном плече прикосновение женской ладони. Повернул в сторону голову, внимательно разглядывая ухоженные ногти с аккуратным маникюром. Перевел взгляд на запястье, поднялся им выше. Мельком осмотрел грудь и лицо.
Горячая рука. Поглаживала его напряженные мышцы, касалась пальцами бледной кожи.
Можно.
Она потянулась вперед. Прикрыла глаза с тонким слоем туши на темных ресницах. Коснулась мягкими губами до его губ, и чуть-чуть улыбнулась.
Он ответил на поцелуй. Так же прикрыл глаза, и взял тяжелой ладонью её голову.
Женщина.
На секунду Нейт забыл, как её звали. Женщина с теплыми губами. С теплыми прикосновениями, красивой грудью. Лицом. Его лимбическая распознавала её как привлекательную, как подходящую особь, чтобы с ней спариваться. Почему нет? Секс — это приятно.
Сердце ровно билось в груди.
Почему-то захотелось усмехнуться. Не на неё, а на самого себя. Но тут же внутренняя усмешка сменялась пустотой. Казалось, немели руки, пальцы. Мужчина словно не ощущал свое тело, а если ощущал, то как-то притупленно. В голове не было ни одной мысли. И ни одной эмоции. Однако, он больше не спрашивал, почему. Сквозь щель между прикрытыми веками смотрел на скатерть, на стол равнодушным взглядом.