Отрада
Шрифт:
— Ну, ты гляди тогда, Храбр Славутич. Станешь жену обижать — я вступлюсь, — мужчина погрозил на прощание кузнецу кулаком, вскочил в седло, и вскоре уже три конных всадника скрылись из виду, и Храбр с Отрадой остались стоять на дороге вдвоем.
Когда улеглась поднявшаяся за ними пыль, кузнец повернулся к невесте, которую отныне мог величать так с полным правом. Он хотел заговорить, но тут она вскинула пронзительный взгляд, и все слова вылетели из головы, словно выметенные из избы сор. С трудом сглотнув, во власти наваждения, Храбр склонился над ее лицом и сделал то, о чем уже давно грезилось. Накрыл устами уста и поцеловал.
А еще спустя мгновение Отрада сноровисто отпрыгнула от него на два шага и прижала кончики пальцев к пылавшим щекам. Храбр же, не сразу вынырнув из сладостного морока, в котором оказался, стоило начать ее целовать, поглядел на нее, ничего не разумея.
Отрада лукаво улыбнулась и посмотрела на жениха так, как смотрит женщина, знающая, что она любима.
— Я хочу сватовство. Настоящее! — сказала она, с трудом отдышавшись. — Со сватами и с пряниками, и с присказками про куницу-девицу.
Ее взгляд лучился счастьем, которого невозможно было скрыть. Глаза горели тем вечером ярче солнца, и Храбр с трудом уразумел, о чем она толковала. В голове все еще слегка шумело.
— Но воевода же дал добро, — сказал он, думая, что Отрада тревожится из-за этого.
— Да, но а как же пряники и обряд? — спросила она, закусив губу. — У всех девок такое есть, и я хочу! — она тряхнула толстой косой и поглядела на Храбра, который был готов согласиться на все, еще и сам того не понимая.
— Добро, — он хмыкнул, безуспешно пытаясь придать голосу строгость. — Будет тебе обряд!
55
Отрада провела ладонью по лбу, смахивая пот и ища взглядом, куда бы присесть. Вместе с другими женщинами они только закончили носить из бани ведра, полные горячей воды, и выливать их в огромную — выше пояса — бочку, в которую теперь следовало добавить загодя приготовленный раствор щелока. Нынче они собирались белить грязно-серые, сурового цвета, полотнища.
Отрада едва успела отойти и от похищения, и от поединка Храбра, и от рассказанного воеводой про ее отца, как мать Стояны втянула ее в работу, и вот уже который день она то жгла золу, заливая ее кипятком, и отправляла настаиваться в теплое место в избе, то грела воду в бане, чтобы переливать ее в большие бочки с уже готовым щелоком, то закладывала в них холсты, время от времени мешая набухшее, неподатливое полотно здоровенной палкой.
Многое переменилось за последние две седмицы. Пуще всего — то, как относились к ней люди. Даже Услада, поджав губы и скрепя сердце, позвала ее белить лен к себе в избу. Хотя Храбр пока и не посватался к ней, как она попросила, вся община давно считала ее невестой кузнеца. Да не просто кузнеца, а того, кто
Слухи разлетались быстро, и нынче о произошедшем знали уже во всех соседских общинах. Равно как о том, что Зорян не был боле старостой, а нового лишь намеревались избрать на вече. Его мало кто видел после суда; ни он, ни домочадцы почти не показывались в общине, прятались, как еще пару седмиц назад прятался Храбр. Это было, по меньшей мере, справедливо.
А от приглашения Услады Отрада отказалась. Может, и негоже было нос воротить. Даже знахарка Верея все пыталась ее переубедить, но она стояла на своем, и работать пошла к матери Стояны, от которой никогда прежде не знала обиды. И подругу свою обижать отказом она не собиралась. Стиша за нее всегда горой была, даже во времена, когда вся община от нее отвернулась. Немного воды с той поры утекло.
И хоть и не злопамятная, но не позабыла еще Отрада, как она кидалась к людям, когда вуй Избор выгнал ее из избы, а подсобить ей мало кто согласился.
От работы руки привычно начало ломить уже к исходу первого дня, а впереди их было еще очень, очень много. Следовало успеть выбелить все полотно до холодов и ночных заморозков, до прихода настоящей, глубокой осени.
Отраде же такая усталость была по сердцу. Хотелось ей спокойной, тихой жизни, как было при матушке.
Она опустилась на поваленное бревно, привалившись к избе спиной. Рядом с громким вздохом шумно уселась Стояна. Солнце вот-вот должно было скрыться за макушками высоких деревьев, и долгий, полный забот день подходил к концу. Тетушка Власта, мать Стиши, поглядела на них да только усмехнулась, не став больше дергать. Пусть девчушки отдохнут.
— Пошто к тебе тетка Купава поутру приходила? — спросила Стояна о том, что точило ее весь день.
— Сказала, что изба сызнова моя. Пустая стоит нынче. Оставили ее Радко с женой.
— Экий дар, ты погляди! — подруга сердито тряхнула косой. — Да она в ногах у тебя должна валяться, прощения вымаливать… а она! Изба, говорит, твоя! Так чья же еще? Они тебя из нее выгнали…
Стояна разошлась так, что уже было не остановить. Круглые щеки пылали гневным румянцем и злостью. За Отраду она переживала похлеще, чем та сама за себя.
— Ну, чего же ты молчишь?! — Стиша всплеснула руками. — Ох, как теперь в избу-то домового заманить обратно, он, поди, сбежал давным-давно от таких-то хозяев… — она продолжала ворчать, а Отрада слушала ее вполуха и улыбалась.
Зла на вуя Избора она уже не держала. Довольно того, что Храбр за нее заступился. Что сам воевода посрамил мужика, и все в общине знали правду.
Таить обиду ей не хотелось. Она ждала для себя новой жизни, и потому собиралась оставить в прошлом все дурное, что с ней приключилось. С собой она возьмет одну только радость.
— Ой, — Стояна вдруг замолчала резко и вцепилась в руку Отрады. — Гляди, гляди, — зашептала она весело, тормоша застывшую подругу.
К избе в сопровождении дядьки Третьяка, Белояра и Твердяты шагал Храбр.
Нарядный, в празднично-расшитой рубахе, с новым ремешком на лбу, что перетягивал волосы. Позади них степенно и важно шествовала знахарка Верея. Она единственная не остановилась подле ворот, а прошла дальше.
Сердце у Отрады ушло в пятки, а Стояна заливисто расхохоталась.