Отрезок пути
Шрифт:
Папку я ему передал на следующий же день после того, как обнаружил. Прочитав надпись на обложке, Кингсли фыркнул и пробормотал что-то вроде: «Тоже мне, умник нашелся!», но, бегло изучив содержимое, обрадовался так, как могла бы обрадоваться Рита Скитер, узнай она, как проходили мои отработки у директора. Только что не расцеловал меня за такой подарок.
Чему я не устаю удивляться, так это тому, что в газетах до сих пор не пишут о моем сотрудничестве с Северусом. С учетом количества людей, которые присутствовали тогда в Большом зале, это просто в голове не укладывается. Ну, ничего, вот будет суд – все обо всем узнают.
А
Теоретически Северуса сейчас вполне можно привести в чувство, но Райк об этом даже слышать не желает. Он утверждает, что пребывание в сознании может нанести его пациенту непоправимый вред, пинками выгоняет из палаты представителей власти, плюется ядом, ругается, – в общем, всячески защищает своего подопечного. На самом деле, единственная причина, по которой Северус до сих пор находится в состоянии наведенного сна, заключается в том, что Райк слишком хорошо его знает. Знает, что он ненавидит чувствовать себя беспомощным. Знает, что, будучи лишенным возможности говорить, – связки еще не восстановились – он придет в ярость. Знает, что с него станется тайком удрать из больницы и скрыться в неизвестном направлении. Похоже, Райк знает его лучше, чем я. Мне бы, например, не пришло в голову, что он может сбежать. А ведь, правда, может.
Северуса я навещаю каждый день. Волшебную палочку отдал Райку еще во время самого первого посещения, чтобы она была под рукой, когда понадобится. Если ребят и удивляет частота этих визитов, то они никак этого не показывают. Видимо, Джинни хорошо их напугала. А мне уже все равно, кто что подумает. Наплевать, правда.
Наведенный сон – он не просто заставляет человека спать. Он еще и успокаивает. Избавляет не только от кошмаров, но и вообще от снов. Он улучшает регенерацию, работу внутренних органов и всего организма в целом. Поэтому Северус с каждым днем выглядит все лучше. Исчезают круги под глазами, цвет лица немного выравнивается, морщинки становятся не такими глубокими – теперь, чтобы заметить их, нужно приглядываться. Видны только складки возле губ – от печали, и сеточки в уголках глаз – от смеха. Вот такой он противоречивый.
В кабинет Райка я добираюсь через камин в больничном крыле и сразу же прохожу в палату. Райк мне не мешает и тактично уходит, оставляя нас одних. Я сажусь на стул возле кровати Северуса и осторожно сжимаю его теплую ладонь, стараясь лишний раз не смотреть на пропитанную зельями повязку на шее. Я говорю с ним, хоть и понимаю, что это не имеет никакого смысла. Я сам бывал в состоянии наведенного сна, и точно знаю, что он не может ничего слышать. Но все равно говорю. Мне нужно с ним говорить. Я глажу пальцами бледную кожу, нежно перебираю волосы, целую
Наверное, с моей стороны было бы разумней отказаться от этих визитов, привыкать обходиться без него. Но я не могу. Точнее, могу, но не хочу. Наверное, так и начинается зависимость от наркотических зелий. Сначала – могу, но не хочу, потом – хочу, но не могу. И я знаю, что чем дольше это длится, тем сложнее мне будет в дальнейшем. Но продолжаю приходить и сидеть рядом с ним, вглядываясь в его удивительно спокойное лицо, не омраченное страшным прошлым и настоящим.
А потом я возвращаюсь в кабинет Райка. Иногда ухожу сразу, а иногда мы пьем кофе и разговариваем. Он не задает мне никаких вопросов, и за это я ему благодарен. Говорить о Северусе с ребятами из АД мне не хочется. Более того – неприятно. Слишком уж они неадекватно реагируют на некоторые мои слова. А Райк – это другое дело.
Райк не крутит пальцем у виска, когда я говорю, что Северус любит пошутить. Наоборот, он с энтузиазмом соглашается и добавляет, что от таких шуточек трепетным личностям может грозить нервный срыв. Райк не округляет изумленно глаза, когда я говорю, что полностью доверяю Северусу. Нет, он понимающе кивает и заявляет, что никому в этом мире не доверяет больше, чем «этой вредной скотине». А еще с ним можно называть Северуса по имени. Обращение «профессор Снейп» уже давно кажется мне каким-то чужим.
Потому что Райк – его друг. Потому что он, в отличие от ребят, знает Северуса не как преподавателя зелий, двойного агента, декана Слизерина или директора Хогвартса, а как человека. И потом, с ним мне легко. Было бы еще легче, если бы не приходилось дышать через рот – его выбор парфюмерии меня все-таки озадачивает. Но это не самый ужасный недостаток. Главное, что он на удивление приятный собеседник. Только Гарри, думаю, со мной бы не согласился.
– Почему ты так набросился на Гарри? – решаюсь спросить я во время одного из посещений, когда мы в очередной раз сидим за столом в его кабинете и пьем кофе. – По большому счету, он ведь ничего такого не сделал.
– Не сделал, – соглашается Райк, размешивая в чашке сахар. – Но таким, как он, пинки не вредят.
– Почему?
– Ты просто не понимаешь, что такое популярность, – смеется он.
– Ну, не скажи, – возражаю я. – В последнее время я ею активно пользуюсь.
– Да, но тебе почти восемнадцать, – возражает он. – Ты взрослый человек. А Гарри стал популярным еще в раннем детстве. В такой ситуации очень легко вообразить себя центром вселенной.
– Но Гарри так не думает!
– Думает, и еще как. Просто не осознает этого.
– Но…
– Уж поверь моему опыту, – усмехается Райк, слегка поморщившись. – И в каком-то смысле он прав. Но он не понимает главного. Человек с его репутацией и социальным статусом должен не только избавлять магический мир от темных магов. Он должен вести себя идеально во всем. Ну, хотя бы стараться. Он должен осознавать, что за ним наблюдают тысячи глаз, что сотни людей берут с него пример. И при этом он должен помнить о том, что не имеет на это права.
– На что? – уточняю я, не вполне понимая, к чему он клонит.