Отрезок пути
Шрифт:
Несколько минут мы просто молчим, думая каждый о своем. Вино в бокале заканчивается, и Райк снова его наполняет.
– А на суд ты придешь? – спрашиваю я, отпив маленький глоток.
– Нет. Я никому настолько не доверяю, чтобы оставить его здесь одного. Но Кингсли вчера записал мои показания.
– Твои-то зачем?
– Ну, я ведь друг, – он пожимает плечами. – А на суде все важно. Полагаю, Визенгамоту нужны не только конкретные факты, но и психологический портрет обвиняемого. Ты, конечно, пойдешь?
– Еще бы я не пошел! Я ведь один из главных свидетелей.
– Наверняка сейчас
Я обреченно киваю.
– Не переживай, – Райк ободряюще хлопает меня по плечу. – Просто отвечай на вопросы, и все будет в порядке. Они не посмеют его посадить.
Я улыбаюсь, но на душе все равно неспокойно. Мне сложно представить, чтобы его и вправду могли упрятать в Азкабан, но…
Всегда есть какое-то «но». Конечно, Кингсли известно, что Северус не слуга Волдеморта. Но ведь Визенгамот – это полсотни людей, которые даже его не знают! Возможно, их родственники или друзья пострадали от рук Пожирателей смерти. Возможно, они – поклонники Дамблдора, и за его смерть уже готовы разорвать Северуса на части. Я не знаю этого. А еще я не знаю, о чем они будут меня спрашивать. И боюсь не выдержать, если они вдруг начнут восхвалять этого чертового манипулятора. Но если я скажу о нем хоть одно плохое слово, то и моим словам веры не будет. Но сумею ли я сдержаться?
Обо всем этом я и думаю целыми днями. Думаю, потягивая вино в кабинете Райка. Думаю в палате родителей, куда добираюсь через камин (по коридорам ходить небезопасно – журналисты то и дело пробираются в больницу, выдавая себя за пациентов и их родственников). Думаю, лежа в кровати и пытаясь уснуть. Думаю во время работы в школе. Думаю за едой. Думаю, читая письма за завтраком.
Письма – это отдельная история. Каждое утро Большой зал оккупируют совы, сбрасывая письма чуть ли не нам в тарелки. Гарри приходит столько корреспонденции, что из-за этой груды торчит только его макушка. Конечно, прочитать все это он физически не в состоянии. А я вот читаю. Но мне и приходит их намного меньше. Как и всем остальным ребятам из АД. Примерно столько же, сколько приходит Рону и Гермионе. Ну, может, чуть больше.
Читать их забавно. За все это время мне признались в любви двадцать три девушки и – что особенно пугает – одна сорокалетняя женщина. Избави Мерлин встретиться с ней ночью в Лютном переулке!
Смешные они, эти девчонки. Одно дело выразить уважение, и совсем другое – предлагать «себя всю». Ну, какая разница, кто кому отрубил голову? Дело ведь совсем не в этом. Ну, ничего, повзрослеют и поймут, что так себе спутников жизни не выбирают. А сорокалетней женщине, пожалуй, уже ничем не поможешь. Разве что с Райком проконсультироваться – раз уж сложные случаи по его части.
Глава 67. Психологический аспект
День суда наступает слишком быстро. Я сижу за столом в Большом зале и пытаюсь заставить себя съесть хотя бы кусочек тоста. Прожевать получается, а вот проглотить – уже нет. Кофе кажется каким-то безвкусным.
А что, если они специально начнут меня путать? Задавать провокационные вопросы? Или вдруг всплывет что-то такое, о чем я не знаю? Я удивлюсь, а они сразу придут к выводу, что я был не так уж осведомлен. Что тогда?
Гарри с лицом цвета молодой Мандрагоры сидит неподалеку от меня, нервно барабанит пальцами
МакГонагалл смотрит на часы и поднимается из-за стола. Пора. У меня вырывается судорожный вздох. Скоро все будет кончено.
– Невилл, ты так ничего и не поел, – произносит Луна, ласково прикасаясь к моей руке.
– Не хочется, – я стараюсь говорить спокойно, но получается плохо.
– Опять мозгошмыги! – она укоризненно качает головой. – Я начинаю думать, что ты их специально приманиваешь. Не понимаю, чего все так распереживались из-за этой формальности…
– Формальности? – растеряно переспрашиваю я.
– Ну, конечно! – в ее голосе появляется искреннее удивление. – Как же еще назвать этот суд? Все участники битвы знают, что профессор Снейп на нашей стороне, министр тоже это знает. Суд – это ведь просто способ официально сообщить обо всем общественности, разве нет? Потому что без него так и будут гулять глупые слухи.
Я ошарашено смотрю на нее. С такой точки зрения я к вопросу не подходил. А ведь, если подумать, она права. Конечно же – формальность! На душе сразу становится гораздо легче. Разумеется, это не значит, что можно окончательно расслабиться и не следить за словами, но…
– Если бы у меня была сестра, я бы хотел, чтобы это была ты! – заявляю я в порыве благодарности.
– Это неправда, Невилл, – спокойно возражает Луна. – Ты бы хотел, чтобы это была Джинни.
Ну да. Потому что, будь Луна и вправду моей сестрой, я сгорел бы со стыда раньше, чем научился пользоваться горшком.
– Тогда я хотел бы, чтобы у меня было две сестры, – искренне говорю я.
– Ну, они ведь и так у тебя есть, – замечает она с лукавой улыбкой.
В Большой зал заглядывает Гермиона:
– Невилл, Луна, вы идете? Только вас и ждем!
Я удивленно озираюсь. И вправду, все уже ушли. Я стряхиваю крошки с рукава мантии и беру Луну за руку.
– Уже идем, Гермиона!
В Министерство мы добираемся через камин. Когда я здесь был последний раз? Ах, да, когда получал лицензию! Тогда здесь царила обычная рабочая атмосфера. А сейчас Атриум забит журналистами, которые встречают нас радостными возгласами, щелчками камер и множеством вопросов, но разобрать эти вопросы во всеобщем гомоне практически невозможно.
В центре стоит все тот же фонтан, который я помню. С другой стороны, не мог же Кингсли оставить ту скульптуру с магглами, о которой рассказывали ребята.
Одетые в черные форменные мантии волшебники с суровыми лицами оттесняют журналистов к стенам, то и дело обновляя защитные заклинания, чтобы эти заразы не имели возможности до нас добраться. Заразы что-то выкрикивают и завистливо поглядывают на Ксенофилиуса Лавгуда, который как бывший заключенный и отец одной из участниц битвы имеет право присутствовать на суде. Особенно зверствует Скитер – буквально кипит от ярости. А продажи «Придиры», похоже, снова взлетят до небес.