Отрезок пути
Шрифт:
– Мистер Лонгботтом, я прошу вас ответить на вопрос.
В зале по-прежнему царит тишина. Видимо, присутствующие никак не могут уложить в своих головах эту информацию. Я, низко опустив голову, изучаю свои ногти. Сил моих нет смотреть на эти изумленные лица. А если встречусь взглядом с бабушкой, то вообще умру на месте. Представляю, какой это для нее удар: единственный внук – гей!
Зачем вообще Кингсли понадобилось об этом спрашивать? Если бы он промолчал, не было бы никаких проблем, никому бы и в голову не пришло ничего подобного! Неужели он до
– Мистер Лонгботтом, вы собираетесь отвечать?
Знать бы еще, что отвечать! Если бы речь шла только обо мне, я бы, пожалуй, плюнул на возможные – да что там, неизбежные! – последствия, и высказал бы все, что думаю и об этой гомофобии, прикрытой семейными ценностями, и обо всей двуличности магического мира в целом! И посмотрел бы, какие у них будут рожи. Но речь не только обо мне, а принимать такие решения за Северуса я не имею права. Он ведь вообще не такой, как я. И Кингсли, между прочим, прекрасно известно о его чувствах к Лили Поттер! Так что, он еще и Гарри гадость сделал, а не только нам. Нет, Северус точно не придет в восторг от того, что наша связь стала достоянием общественности…
Но, с другой стороны, а как еще я могу сейчас поступить? Твердить, что это неправда? Во-первых, я слишком долго думал, а, во-вторых, наживка уже заброшена. И сегодня же в нее вцепится стайка пираний, в народе именуемых журналистами. Уж они наверняка раскопают что-нибудь компрометирующее. А не раскопают, так придумают – дурное дело нехитрое. И будет только хуже. Нет, единственный способ хоть как-то сохранить лицо и остатки репутации – не только своей – это вести себя так, словно наша связь – нечто само собой разумеющееся.
– Мистер Лонгботтом! – повышает голос Кингсли.
– Нет нужды так кричать, господин министр, – спокойно отвечаю я, закидывая ногу на ногу. – Просто я никак не мог разобраться в специфических терминах, которые вы употребили. «Более близкие отношения, чем это допустимо», «состояли в предосудительной связи» – голову сломать можно! Если вы хотели спросить, не были ли мы любовниками, то да, сэр, так оно и было.
От синхронных изумленных возгласов вибрирует воздух. Уж не знаю, что их больше изумило – сам факт нашей связи или то, что я так спокойного признал ее наличие, но подозреваю, что все-таки второе. На зрителей я по-прежнему не смотрю – сейчас все зависит от членов Визенгамота. Которые тоже не скрывают изумления и даже ужаса.
– То есть вы предпочитаете мужчин? – выпаливает бледная волшебница и бледнеет еще больше, что кажется просто невероятным.
– Полагаю, в противном случае я бы не стал с ним спать! – нахально заявляю я, откидываясь на спинку кресла и всем своим видом показывая, что восседаю на троне. На самом деле, металл так сильно врезается в спину, что завтра наверняка будут синяки.
– Так их, Невилл! – раздается громкий выкрик. – Пусть знают наших!
– Чарли! Ты что, нас вся страна слушает… – миссис Уизли осекается,
Мне внезапно становится смешно. Я не скрываю этого и ухмыляюсь во весь рот.
– Мистер Лонгботтом, – Кингсли изо всех сил пытается держать себя в руках, но получается плохо, – я должен спросить вас… не было ли со стороны профессора Снейпа какого-либо… хм… давления или принуждения?..
Теперь меня разбирает самый настоящий хохот. Его я тоже не сдерживаю. Северус в роли насильника – просто прелестно!
– Ну, вообще-то инициатива была моя, – сообщаю я, отсмеявшись. – И, надо заметить, мне пришлось потратить немало сил.
Цвет лица министра приобретает какой-то сероватый оттенок. Не будь он чернокожим, наверняка сейчас бы покраснел, точно помидор, или, наоборот, побелел, как снег.
– Еще один вопрос, мистер Лонгботтом, – сдавленно произносит он. – Когда именно вы… ваши отношения… хм…
– Когда мы стали любовниками? – я охотно прихожу ему на помощь, вызвав новую волну потрясенных восклицаний и приступ хохота у Чарли Уизли. – Сомневаюсь, что вас интересует точная дата, но это произошло, когда я уже учился на седьмом курсе. Так что ни о каком растлении малолетних речи не идет. Тем более, он не был у меня первым, – добавляю я, окончательно «добивая» присутствующих.
Мерлин, я бы дорого дал, чтобы здесь не было бабушки! Конечно, рано или поздно мне пришлось бы рассказать ей о своей ориентации, но делать это вот так слишком жестоко. Но у меня просто нет другого выхода. Наглость и уверенность в собственной правоте – это единственное, что может сейчас помочь. А с бабушкой я потом поговорю – у нее нервы крепкие.
– Значит, в течение года вы состояли в связи с профессором Снейпом? – резюмирует Кингсли.
– Меньше года, – поправляю я. – Сначала мы просто общались.
– Вы осознаете, – неожиданно подает голос усатый тип, – что эта связь предосудительна и даже преступна?
– Нет, не осознаю, – отвечаю я, вспомнив, как Северус разговаривал с Дамблдором. – Гомосексуальные отношения уже давно не считаются преступлением. Даже у магглов.
– Отношения между студентами и преподавателями недопустимы! – выпаливает он, багровея.
– В военное время обычные законы не действуют, – парирую я. – За наши действия против преподавателей в мирное время нас бы мигом исключили, но почему-то никто нас не осуждает.
– Это разные вещи!
– Вовсе нет! Мы в этой школе с ума сходили, пытаясь хоть как-то контролировать ситуацию! У нас что, нет права хоть иногда расслабляться? Мы же люди, в конце концов!
У него делается такое лицо, словно он сейчас сожрет собственные усы. И меня заодно. Может, я заблуждаюсь, но, по-моему, таких, как я, он недолюбливает.
– Вот как вы заговорили! А как теперь прикажете разобраться, действительно ли Снейп помогал вам и Гарри Поттеру, или вы просто прикрываете своего… – Мендус брезгливо кривится, – партнера?