Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
– Нинея научила?
– Сам - не дурак.
Волхв пожал плечами и снова принялся восстанавливать кровообращение в руках. Некоторое время тишину в сарае нарушало только его сопение, потом волх, словно спохватившись, спросил:
– Что со Славомиром, знаешь?
– Убит.
– А те, кто с ним уходил?
– Тоже.
– Точно знаешь?
– Волхв вперился в Мишку недоверчивым взглядом. Только слышал или сам видел?
– Сам трупы видел. А Славомира без лица и языка, в лесу оставили, с подрезанными жилами.
– За что?
– Волхв
– Он внуков своих убить пытался - сыновей Татьяны. Оба ранены, но жить будут. В том бою всех трех сыновей Славомира убили, получается, что он близких родственников между собой стравил - дядьев с племянниками. Потому с ним так и поступили.
– Совсем сдурел старый… - Пробормотал волхв себе под нос, но Мишка услышал.
– Тебе видней - сдурел, так сдурел. Весть запомнил?
– Грек Илларион, полк воинов-монахов.
– Верно.
– Мишка утвердительно кивнул.
– Встать можешь?
– Сейчас… ох! Сейчас, погоди немного, уже отходит. Так Корзень из-за этого на городище пошел?
– Почему ты его так зовешь?
– Мишка тут же ухватился за возможность получения новой информации.
– Его так… - Волхв, пыхтя, изо всех сил растирал себе ноги. Один человек назвал… перед смертью. Провидцем был. Предрек, что если Корзень со Славомиром схлестнутся…
– Не со Славомиром!
– Напористо перебил Мишка.
– Он другое имя назвал! В Перуновом братстве у вех иные имена, так же, как у Корнея - Корзень. Так и у Славомира…
– Ты!… - Волхв отшатнулся к стенке сарая и на лице его вновь проступила ненависть.
– Ты кто такой?
– У Нинеи спросишь. Если разрешит.
– Мишка, на всякий случай извлек из ножен кинжал и демонстративно подбросил его несколько раз.
– Поднимайся и пошли, на ходу быстрее разомнешься.
До лаза в тыне добрались без приключений, волхв на непослушных ногах двигался даже медленнее, чем Мишка на костылях. Уже выбравшись наружу, и окончательно поверив в освобождение он вдруг обернулся и обратился к Мишке.
– Эй, парень! Кукле под одежку напихай чего-нибудь, как будто беременная, и… на-ка вот, Татьяна узнает.
– В руке у волхва, неизвестно откуда появилась толстая бронзовая игла, тупой конец которой был изготовлен в виде головы языческого идола.
– Сначала вытащи, потом обломи или перекуси клещами. Так правильно будет. От кого Нинее поклон-то передать?
– От Михайлы.
– А по-нашему тебя как?
– Ждан. Только, она меня, все равно, Михайлой зовет. Скажи: скоро навещу, только нога подживет.
– Михайла! Михайла!
– Опять прервал мишкины воспоминания голос старосты Аристарха.
– Да что ты сегодня сонный такой? Очнись! Слышишь о чем спрашивают?
– О чем, Аристарх Семеныч?
– Ну, совсем сомлел. Самому-то отцу Михаилу грамота была? Он же на порог прислугу не пустит, мол, нельзя чернецу.
– Была.
– Отрапортовал Мишка.
– С пастырским увещеванием и разрешением от некоторых монашеских обетов до того времени, как выздоровеет.
– Ага. Ну, тогда ладно.
– А про отца Михаила секретарь епископа почему-то меня расспрашивал. И еще один монах - Феофан. Он-то мне грамоты и передал, а почему мне - не знаю.
– Ладно, с этим решили.
– Староста обвел глазами собравшихся. Вроде бы все, или еще о чем-то забыли?
– Забыли!
– Выступил вперед десятник Пимен.
– Ты сам намедни обещал.
– И охота тебе, Пиня, впустую время тратить!
– Не очень настойчиво попытался возразить староста.
– Не впустую! Дело важное, и от него благополучие всех нас зависит!
– Так, слушайте: - Аристарх повысил голос.
– Десятник Пимен и с ним еще… Пимен, сколько вас?
– Еще семнадцать.
– Десятник Пимен и с ним еще семнадцать человек предлагают… как бы это… да ну тебя, Пинька, сам рассказывай!
– Я - десятник четвертого десятка, обозный старшина Бурей и еще шестнадцать человек - все достойные мужи и бывалые воины, а так же крепкие хозяева - хотим, чтобы вы задумались над тем, что сотня наша слабеет.
– Начал торжественным голосом Пимен.
– Сами сегодня убедились: полных десятков у нас только три, двух десятков нет вообще, еще один докатился до такого позора, что и говорить противно. Трое десятников остались без ратников, а это значит, что и еще трех десятков у нас нет. Терпеть такое дальше нельзя, с этим, я думаю, и сотник наш согласен. Так, Корней Агеич?
– Беды наши любой перечислить может, - отозвался Корней - что предлагаешь-то?
– Но с перечисленным ты согласен?
– Согласен.
– Теперь еще одно.
– Продолжил Пимен.
– Опять же сегодня вы все убедились: в селе тесно, тын обветшал, надо расширяться…
Кто- то из ратников перебил:
– Так решили же: после Велесова дня, как с жатвой управимся…
– Слыхали?
– Пимен повысил голос.
– Даже и сроки назначаем, как язычники! Нет, чтобы сказать: после дня поминовения благоверных мучеников Бориса и Глеба! Нас для чего сюда прислали больше ста лет назад? Свет Христианской Веры во тьму языческую нести! А мы что? Дошло до того, что епископ Туровский нас небрежении упрекает! Так вот: Корней Агеич, - Пимен обернулся к сотнику - тебя князь над нами снова поставил. С этим не спорим - князю виднее, но что ты со всем этим делать собираешься?
– С чем "с этим"?
– Глосс деда был холоден, как лед.
– Повторю еще раз, мне не трудно.
– Пимен обернулся к своим сторонникам, словно ища поддержки, и Мишка понял, что чувствует себя десятник вовсе не так уверенно, как хочет показать. Тем не менее, говорить он продолжил вполне бойко.
– Ратная сила уменьшается, жилье и крепость наша ветшает, вера православная ослабевает. Так и будет дальше или ты как-то все это исправлять собираешься? Если собираешься, то как?
– А сам что-нибудь предложить можешь? Или только беды перечислять способен?
– дед в точности повторил свой предыдущий вопрос, только слова местами поменял.