Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
– Ну да, изыскивать и искоренять, как раз по его натуре. А сам-то как, вижу - ранен?
– Ничего страшного, отче, заживает уже.
– Ну, и слава Богу. А я вот, то ли в рай попал, то ли…
Взгляд монаха зацепился за богатырскую фигуру Алены.
– … То ли еще куда. Сплошные соблазны вокруг. Лежу, вот, телесно ублажаюсь…
– И правильно!
– Поддакнул Мишка.
– Ты, отче, нам здоровым нужен.
– Сила не в плоти, но в духе!
– И в плоти тоже.
– Не согласился Мишка.
– Помнишь, как латиняне говорят: "Милитат спиритум - милитат гладио. Воюешь духом - воюй мечом"? Твой меч, конечно, слово
– Правильно - встряла Алена - А то уху есть не хотел! Жирная, видишь ли!
Отец Михаил осторожно покосился на Алену и тут же отвел взгляд.
– Вижу, отрок, многое тебе поведать надо. Сестры! Оставьте нас на малое время, мне исповедь принять надо.
– Пошли, Улька, - скомандовала Алена - мы еще в церкви не закончили.
В сопровождении девчонки, Алена двинулась было к выходу, но обернулась и произнесла тоном смертного приговора:
– А вернемся, будем кашку есть.
Помолчала и зловеще добавила:
– С молочком!
Отец Михаил выждал, пока за женщинами закроется дверь и доверительно, полушепотом, произнес:
– Не женщина - лев рыкающий, прости меня Господи! А вторая! Язычница, а в храме полы моет!
– Ну, у Алены и медведь на дудке играть будет!
– Мишка с трудом сдержал улыбку.
– Только один раз в жизни такое, как сегодня, переживал.
– Продолжил трагическим шепотом монах.
– Это когда на море буря случилась и наша ладья чуть не потонула. Только милостью Божьей и спаслись тогда из бездны вод. А ныне… Миша, ты не поверишь, в бане, без одеяний, в четыре веника меня… Думал, помру… Не женщины - две стихии необузданные.
"Да- а-а, можно только посочувствовать. Интересно, он отчего скорее помереть мог: от физического воздействия, или от визуального? Алена кого хочешь, впечатлит до беспамятства, а уж монаха-то… Впечатление же, надо понимать, было будь здоров. Чего-чего, а слезы в голосе я у Михаила не слышал никогда. Впрочем, а сами-то Вы, сэр?".
Когда, впервые после ОСОЗНАНИЯ, Мишку повели в баню - по малолетству, вместе с женщинами - он слегка оробел. Когда-то в детстве, в середине пятидесятых годов ХХ века, его тоже водили в женское отделение бани - старого здания из темно-красного кирпича, стоявшего недалеко от Сытного рынка. Визуального ряда детская память не сохранила, но до самого конца ТОЙ жизни помнился звуковой фон: умножаемый эхом, гулявшим под сводами обширного зала, женский гвалт, время от времени перекрываемый грохотом жестяных шаек, плеском воды и детским писком.
Тогда он был малым ребенком. Сейчас, вроде бы, тоже, но смотрел-то из детского тела зрелый мужик! Как отреагирует организм на множество обнаженных женских тел в непосредственной близости? Не дай Бог… Вот номер-то будет!
Робел Мишка, как выяснилось, напрасно. Детскому организму открывшиеся картины оказались совершенно "до лампочки". Тем более, что лампочки-то, как раз и не было - помещение без окон освещалось двумя, громко трещавшими от сырости лучинами.
Впечатление, тем не менее, оказалось очень мощным и неожиданным. Сильные, пышущие здоровьем (и не догадаешься, что не по одному разу рожавшие) женские тела, природная грация, естественная экспрессия, размашистые, но точные движения, царская осанка…
Куда там всяким Эммануэлям и Чиччолинам вкупе
А рядом со взрослыми женщинами - Мишкины старшие сестры. Подростки, но никакой угловатости неуклюжести, костлявости - крепость и изящество. Еще только проклевываются черты женщин, но каких женщин! Как, с почти балетной обманчивой легкостью подхватывает полутаропудовую бадью с водой мать, как колышется тяжелая грудь Татьяны… И рядом не лежало вялое трепыхание… Ну, да Бог с ним. Общее впечатление: "пыльным мешком из-за угла". И это еще мягко сказано.
Мужики, по прошествии времени, удивили еще больше. Единственное, с чем можно было сравнить увиденное - фотографии богатырей первых десятилетий ХХ века. Поддубного, Заикина и других мастеров французской борьбы, жонглирования чугунными гирями и сгибания железного лома. Покатые плечи, плавные формы, только угадывающиеся, а не выпирающие, как у культуристов, стальные мышцы. Ощущение гармоничной мощи и понимание, что только на таких телах и может сидеть, как влитая, стальная кольчуга.
Глубинная, сущностная антитеза накачанным тренажерами и химией, "проработанным" до кондиций анатомического театра, бодибилдингам, прущим парфюмом аж до десятого ряда партера.
А еще, жуткие шрамы боевых ранений. Если уж чужая сталь прорывает кольчатый доспех, то что же она творит с человеческой плотью! Прямо-таки мистический ужас: не то воины Армагеддона, не то хозяева "Обители Героев" - Валгаллы. А на самом деле, обычные мужики.
И все это сложное смешение изумления, восхищения, нового познания женщин и мужчин своей семьи, породило у Мишки твердое, хотя и трудновыразимое словами, понимание того, как смог русский народ перенести тысячелетие вторжений и междоусобиц, смут и бунтов, реформ и экспериментов, культурных, социальных, научно-технических и еще хрен знает каких революций. Выжить, победить, раздвинуть пределы, пасть, подняться, возвеличиться… и снова, в который уже раз, окунуться в весь этот кошмар, не теряя надежды, даже уверенности, в новом грядущем величии.
Ничего удивительно, что Отец Михаил не смог подобрать иного сравнения, нежели: "Стихии необузданные". Еще повезло, что не свихнулся или "дедушка Кондратий не посетил". Всего-то и последствий, что тяжелое обалдение и замена пастырских нравоучений "плачем в жилетку":
– Тяжкий крест возложил на меня епископ Кирилл.
– Продолжал, меж тем, жаловаться отец Михаил.
– Одно утешает: не ведал Владыка, чем его пастырское увещевание обернется. Представить себе такое - не силах человеческих! Да что ж я все: о себе, да о себе. Ты же исповедоваться хотел, помоги-ка встать.
– Лежи, отче, не вставай! Да лежи же! Алена придет, увидит, что ты встал…
Имя Алены подействовало безотказно: отец Михаил откинулся на подушку и расслабился.
– Давай, отче, я тебе так просто все расскажу, а ты уж потом решай: как и что. С чего начать-то?
– С Феофана. Я его лет семь или восемь не видел. Как он теперь?
– Благообразен. В теле, анахоретом не выглядит. Чувствуется, что умен и хитер, а приветливость его… Нет, не приветлив он на самом деле. Силен и храбр. Не побоялся с кистенем в одиночку против нескольких татей выйти.