Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
– С кистенем?
– Удивился монах.
– Это что-то новенькое, не водилось за ним такого раньше. От тебя чего-нибудь хотел?
– Хотел меня своим соглядатаем сделать. Впрямую не говорил, но я догадался.
– Паршивец, прости Господи. И что ты?
– Я… Понимаешь, отче, пришло мне в голову, что он в молодости в ничтожестве обретался. То ли холопом был, то ли еще кем-то, но даже не вольным смердом. Что-то в нем осталось от рабской неуверенности в себе. Нет, не так. Что-то от постоянного ожидания воли господина, от
– Да ничего, Миша, смешно просто: "сделал морду сапогом".
– Ага. Но было там еще одно интересное дело. Знакомец отца Феофана - Антип. Он Феофана Фенькой звал, а тот терпел, виду не показывал, что обидно. Так вот, этот Антип тобой интересовался. Хотел что-то спросить, но Феофан его оборвал.
– Антип? Высокий такой, мосластый, улыбается кривенько - одной стороной рта?
– Похож.
– Согласился Мишка.
– Этого человека бойся.
– Горячо зашептал монах.
– И к Феофану спиной лучше не поворачиваться, а Антипа почитай ядовитой змеей, с которой лучше вообще не встречаться. Смертельно ядовитой, Миша.
– Ты его знаешь, отче?
– Знал. Давно. Но с тех пор, думается, он лучше не сделался. А про Феофана ты, Миша, все правильно понял. Он действительно из ничтожества поднялся. Умом, упорством звериным, зубами и ногтями выцарапывался наверх, но рабство из себя окончательно изгнать не смог. Тех, кто это замечает, он ненавидит. Ты понял, тайну его раскрыл, этого он не простит. Открыто против тебя ничего не сделает, но ударить в спину, да еще чужими руками, способен. Берегись. Еще что-то мне рассказать хотел?
– Грех на мне, отче, тяжкий. Человеческую кровь пролил.
– Это не грех. Воину кровопролитие не в упрек.
– Нет, отче. Я не о том. Я беззащитного человека убил. Из мести. Раненого и безоружного. По знаку на стреле опознал убийцу моего Чифа и убил. Говорят: уже мертвого кромсал и выл, как зверь.
– Лисовины…
Отец Михаил помолчал, о чем-то размышляя, потом тихо спросил:
– Что сам-то думаешь об этом?
– Я искупление себе нашел. Выкупил сироту из рабства и крестным отцом ему стал.
– Не юли, отрок!
– Голос отца Михаила, наконец-то обрел знакомое звучание.
– Василия ты крестил до того.
– Так ты, отче, все знаешь уже?
– Все знает только Господь наш Вседержитель. Я же желаю знать твое понимание произошедшего.
– Лисовиновская кровь удержу не знает…
– Не прячься за кровь, отрок! Ты не тварь бессловесная! Помнишь, что я рассказывал о борьбе тварного и божественного начал в человеках? Зверь в тебе верх взял, на короткое время, но взял! Что ты намерен делать, чтобы такое не повторялось впредь?
– А что против натуры сделаешь? Не в монастырь
– Думать ленишься! Господь Бог наш в неизъяснимой мудрости своей наделил нас разумом и даровал свободу выбора, тем самым отделив от тварей бессловесных. Волка в монастырь поселить, он что, волком быть перестанет? Хочешь волком стать?
– Да я же не помнил себя, отче! Меня над Младшей стражей старшиной поставили, а как я пацанами командовать буду, если опять такое навалится? Это же не впервые было, я и на деда с ножом кидался! Не дай Бог, случится еще раз. Опомнюсь, а передо мной труп растерзанный лежит. Нельзя другими командовать, если собой не владеешь!
– Правильно, - кивнул монах - а если наоборот?
– Как наоборот?
– Под твоей властью мальчишки будут. Они же удержу не знают, а вы им в руки оружие даете. Придется укрощать. Сумеешь укротить их, сумеешь справиться и с собой. И никакой неукротимый лисовиновский дух над тобой не властен будет.
– Ну, не знаю… - Неуверенно протянул Мишка.
– Боишься!
– Да, боюсь! Думал у меня гонор взыграет, отче? Испугаюсь трусом показаться? Я на "слабо" не ведусь! Да, страшно, но только этот страх меня спасти и может!
– На слабо? Что за слово такое?
– Присказка, не обращай внимания, отче. Ты что мне предлагаешь? ПОПРОБОВАТЬ! Но проба-то на живых людях будет! Или ты, когда я кого-нибудь угроблю, руками разведешь и скажешь: "Ну, не вышло, бывает, теперь по-другому попробуем". И - до следующего трупа?
– Не будет трупов, Миша. А если будут, то по делу.
Произнесено это было настолько твердо и безапелляционно, и так неожиданно, что Мишке даже показалось, будто он ослышался.
– Что? Что ты сказал? Что ты сказал, повтори!
– Лисовиновская кровь… Ты думаешь сто лет назад твой пращур один такой в сотне был?
– Неужели еще?…
– Все! Все такими были! Дикими, необузданными, но преданными делу и ни себя, не других для дела не щадящими. Ты легенду о Змее Горыныче слыхал?
– Да, а что?
– Мишка не понял: причем тут сказка?
– А то! Это волынский воевода, имя которого уже забылось, так киевлян извел, что его уже иначе, как змеем и не величали. Змей с реки Горыни. Киевский воевода Добрыня где-то в этих местах с ним и его дружинниками резался и убил-таки. И родилась легенда. А про Соловья-Разбойника слыхал?
– Тоже здешний?
– Древлянский воевода Соловей. Потом уже сказители его переселили на дорогу между Киевом и Черниговом.
– Отец Михаил усмехнулся.
– Где Чернигов, и где древляне… Ладно, не об этом речь. Ты понимаешь, какой должна быть земля, которая порождает ТАКИЕ легенды? Ты понимаешь, КАКИМИ должны были быть люди, которые смогли, придя сюда, выжить и победить? А теперь подумай: кто мог командовать такими людьми?
– Только полный отморозок.
– Что?
– Сумасшедший.