Отряд
Шрифт:
– Ну, так.
– Так что же царь-государь наш, Борис Феодорович, их в ход не пустит? Ведь самозванец-то, говорят, уже почти до Курска дошел!
– Дошел, - согласно кивнул Иван.
– Только вот что я тебе скажу, Проша: нам приказали эти самые грамоты отыскать и предоставить. А как уж государь с ними поступит - то не нашего ума дело!
– Ну, понятно, не нашего.
– Хотя, конечно, - Иван понизил голос, - признаюсь, и меня те же мысли гложут.
– Так спросить Ртищева!
– предложил Митька.
–
В этот миг, с силой толкнув дверь, в горницу вошел Ртищев.
Друзья вздрогнули и переглянулись - легок на помине!
– Чего в гляделки играете?
– думный дворянин был хмур и резок.
– Вам когда сказано отчеты предоставить?
– Так в понедельник, вестимо.
– Да два дня ведь еще, Андрей Петрович!
– Нет у вас двух дней, парни!
– Глухо выругавшись, Ртищев присел на край стола.
– Собирайтесь. На Чертолье сынка князя Куракина убили! Так же… Не тело - месиво.
Лед на ручье Черторые был тонок и слаб. Тут и там чернели дымящиеся полыньи, впрочем, кое-где ручей пересекали натоптанные тропинки. Возле одной из таких тропок снег краснел размытым кровавым пятном.
– Увезли уже… - негромко посетовал Митька.
– Не могли подождать.
– Чтоб убитому боярскому сыну черт-те где на снегу валяться?
– Ртищев хмыкнул в кулак и закашлялся.
– Да ты что, Митя?! Хорошо еще - вовремя сообщили. Хотя следы, конечно, затоптали…
– Да уж, почитай, здесь вся дворня была, да любопытные… - покивал головой Иван.
– Вот их сейчас и опрашивайте, - откашлявшись, Ртищев сплюнул в снег.
– Да побыстрее.
– Андрей Петрович, - попросил Митька.
– Может, убитого осмотреть, пока не схоронили?
Ртищев пожал плечами:
– Что ж, осмотри, попробуй. Если Куракины тебя на свой двор пустят.
– Так я ж царским словом!
– раззадорился юноша.
– В чинах ты небольших, вот что!
– Думный дворянин махнул рукой.
– Впрочем, иди. Может, чего и выгорит. А с князем я сам поговорю.
Над головами хмурилось серое небо, падал мокрый снег, и поросшие густыми кустами берега Черторыя выглядели убого и пусто. Овраги, запавшие снегом ямы, пустоши. Уныло все, грустно. Даже не верилось, что это - Москва, что совсем рядом людная Остоженка, Белый город…
– Кто первым мертвяка заметил?
– Отойдя в сторону, Иван поманил пальцем любопытных мальчишек, маячивших невдалеке стайкой нахохлившихся воробьев.
Ребята опасливо попятились.
– Да не бойтесь вы! Мы - с Разбойного приказу.
– Того и боимся. А ну, как пытать зачнете?
– Один из пацанов, побойчее, сделал пару шагов вперед, - видать, любопытство все же пересилило страх.
– Не зачнем, - как можно шире улыбнулся Иван.
– Поговорим просто.
– Ладно, - парень махнул рукой.
–
– Хорошо, хорошо, - Иван уже шагал навстречу мальчишке.
– А этот, здоровый, чего за тобою тащится?
– внезапно остановился тот.
Юноша обернулся:
– Прохор, обожди чуть.
Они подошли к старой ветле - Иван и малолетний свидетель в рыжей лисьей шапчонке и армячке, подпоясанном простецкой веревкой. На ногах - лапти с онучами, руки в вязаных рукавицах. Лицо смешливое, круглое, серо-голубые глаза, взгляд дерзкий.
– Ну?
– Иван привалился спиною к ветле.
– Рассказывай, чего видел.
– Дак это… мертвяка и видел.
– Мальчишка передернул плечами.
– Я и вот дружок мой, Колька. Только он ничего говорить не будет - боится.
– А тебя-то как кличут?
– Антип.
– Вот что, Антип. Давай по порядку: когда ты мертвяка увидал, утром или, может быть, ночью…
Антип неожиданно засмеялся:
– Знамо дело, утром. Что я, дурак, ночью по Чертолью шататься? Шли мы, стало быть, с Колькой, к корчме - там завсегда еды запромыслить можно: кому лошадь почистить, кому сани протереть, кому еще что, короче - работы хватает. Вот, третьего дня…
– Анти-ипе! Не отвлекайся.
– Ах да… Ну, шли мы, шли… Как раз вот по этой тропинке. За стеной, за башнями, аккурат солнце вставало…
– Постой. Какое солнце?
– перебил Иван.
– Сегодня ж пасмурно. Эвон какие тучи!
– Нет, с утра как раз солнышко было, - шмыгнув носом, возразил мальчишка.
– Я еще подумал: эко, и денек славный будет. Так нет, глянь-поглянь - и натянуло. Тако и совсем нехорошо стало. Вот, бывало ране…
– Не отвлекайся!
– снова повторил Иван.
– Значит, шли вы с этим Колькой в корчму… А где корчма-то?
– Да рядом, на Остоженке. Шли, вдруг видим - собаки. Целым скопищем! Воют! Ну, мы туда - посмотреть, чего они. Там пес есть один, Трезор, он у них за главного, лохматый такой, здоровущий, он нас не трогает, а мы ему, бывает, тоже еды подбросим. Вот я Кольке, дружку-то, и говорю - пойдем, говорю, глянем, чего там псинищи крутятся, а Колька говорит - нет, боюсь, вчерась, к ночи ближе, грит, на Черторые ошкуя видел!
– Кого-кого?
– Ошкуя. Да врет, конечно, - тут и бурых-то медведей нет, не то что белых… Ну и вот, подошли мы с ним ближе - глянь - а вот он, мертвяк-то! Кафтан богатый, рубаха шелковая - вся в кровище. Расхристан, прости Господи, мертвяк-то, так, что аж кишки видать. Собаки-то их, видать, и рвали… Колька аж сомлел, когда увидал, бежать бросился, да все про ошкуя своего толковал - он, дескать, и растерзал мертвяка этого. Ни за что, говорит, боле на Черторый не пойду. И посейчас еще трясется. Ошкуй, говорит, кругом рыщет - смех один, да и только!