Отряд
Шрифт:
– Да не видел я…
– Ладно.
– Юноша поплотней запахнул опашень - хоть, вроде бы, и тепло, а ветерок-то мерзкий. Пронизывающий такой, сырой - как бы не продуло, а то будешь потом кашлять, как вон Ртищев. Правда, Ртищев давно кашляет, еще с осени.
Махнув рукой ребятам - пожалуй, те уже рассказали все, что знали и видели, - Иван отвязал коня и медленно поехал к Остоженке по неширокой тропинке, внимательно вглядываясь в снежную целину слева и справа. Нет, никаких подозрительных следов, ни медвежьих, ни человечьих, на снегу видно не было. Что ж, выходит, ошкуй по тропинке
На Остоженке Иван повернул влево и, дожидаясь Прохора, стал медленно прохаживаться в виду крепостной стены, ведя коня под уздцы. Небо постепенно прояснялось: здесь, над Остоженкой и Чертольской, еще были тучи, а где-то за Кремлем, над Скородомом сквозь грязно-серую вату облаков уж проблескивала сверкающая лазурь зимнего неба. Наверное - к морозу.
Прохор не добавил к ходу расследования ничего нового - жители ближайших к пустырю изб знать не знали ни про какого княжича, ни про живого, ни уж тем более про растерзанного. Ну, ясно - слухи-то еще не дошли; ничего, денек-другой - и пожалте вам: «Чертольский упырь»! Или, нет - «Чертольский ошкуй», так, пожалуй, вернее будет.
– Ну, ведь к кому-то он приезжал, этот княжич?
– Иван с Прохором ехали рядом - конь в конь - и разговаривали.
– Со Скородома на Черторый, на Остоженку - путь неблизкий. Кто-то здесь у княжича был! Какая-нибудь зазноба… Однако такие люди, чтоб были ровнею князю Куракину, на Чертолье не проживают. Значит…
– Значит, связь была тайной!
– поддержал идею Прохор.
– Какая-нибудь смазливенькая девица из посадских людей. А что? Вскружила голову княжичу, а затем навела на него какого-нибудь татя. Запросто!
– Да, но мы пока не знаем, сняли ли что-нибудь с убитого, - покусав губы, заметил Иван.
– Придется ждать Ртищева или Митьку. Поедем, пожалуй, в приказ - начнем писать отчеты.
Прохор вздохнул:
– Ох, чует мое сердце - не будет у нас завтра никакого воскресения. Все люди как люди - отдыхают, с утра в церковь пойдут, потом обедать сядут, пропустят по чарочке…
– Ой, не по одной, Проша, - негромко засмеялся Иван.
– Ой, не по одной.
В Приказной избе просидели до самого вечера - все ждали возвращения Ртищева или хотя бы Митьки. Ну и, само собой, писали затребованные высоким начальством отчеты. Иван тут работал за двоих - и за себя, и за Прохора, больно уж тот не любил возиться с бумагами.
– Интересно, как «истерзанный» пишется?
– обмакнув в чернильницу гусиное перо, задумался юноша.
– «Изтерзанный» или «изстерзанный»? Ладно, напишем через «слово»… Хорошо б еще и указать - как именно истерзанный…
– Ну, это уж мы не знаем, не видели.
– Прохор угрюмо
– Все - с чужих слов.
– Да уж, - согласился Иван.
– Жаль, сами-то не видали ни одного мертвяка…
– И слава Господу!
– Ну, может, Митьке что удастся увидеть или Андрею Петровичу?
– Ну да, - снова хохотнул Прохор.
– Станет тебе думный дворянин мертвяков разглядывать!
– Ртищев - станет!
– уверенно отозвался Иван.
– Кто другой бы - не знаю, а этот обязательно взглянет, коль выпадет такая возможность.
Сказал - и как в воду глядел. Как раз сейчас, под вечер уже, заржали во дворе кони. Прохор подошел к окну:
– Неужто едут?
По крыльцу загромыхали шаги, распахнулась дверь, впуская раскрасневшегося с улицы Митьку.
– Ну?
– Оба приятеля воззрились на него с затаенной надеждой.
– Как успехи? Ртищев где?
– Андрей Петрович к себе домой поехал.
– Митька зябко поежился.
– Велеть, что ли, сторожу дров принести, а то холодновато что-то? Затопим-ка печечку, братцы!
– Да подожди ты с печкой, Митя, - раздраженно махнул рукой Иван.
– Дело говори - чего у Куракина разузнали?
– Да так… - Митька уселся на лавку и вытянул ноги с таким видом, будто он не на коне, а пешком пол-Москвы исходил.
– Есть кое-что…
– Ну, говори, говори, не тяни! Что у тебя за привычка такая?
– Да я ведь хочу, чтоб обстоятельно все получилось. В общем, убитый княжич, такое впечатление, был своему отцу-то не очень нужен. Вишь ты, старый-то князь вторым браком женился и от новой жены трех деток прижил. А Ефим - так убиенного парня звали - от первой, нелюбимой, жены был.
– Ах, вон оно что!
– выслушав, задумчиво протянул Иван.
– Тут интересные возможности открываются. Я имею в виду будущее наследство…
– Думаешь, мачеха княжича и… того… растерзала?
– Митрий вскинул глаза.
– Ведь так?
– Ну, не сама, конечно… Но что-то в этом предположении есть!
– Оно конечно, - кивнул Прохор.
– Мачехе смерть княжича - выгодна. Тут и надо копать.
– Андрей Петрович уже копает, - пояснив, Митрий подсел ближе к столу.
– А нам строго-настрого запретил куракинское семейство трогать, сказал - «не по вашим зубам».
– Да уж, род знатный, чуть ли не от самих Рюриковичей.
– От Гедеминовичей!
– Ну вот, видишь… Прав Ртищев, нас там даже на порог не пустят. Так ты, Митрий, так и не сказал, что удалось вызнать.
Митька ухмыльнулся, потянулся лениво:
– Верно, спросите, к кому княжич на Чертолье ездил? Есть одна зацепочка - корчма на Остоженке.
– Не «Иван Елкин»?
– Нет, не кабак. Именно корчма, вернее, постоялый двор. Выпить, хорошо закусить, переночевать, если нужно… Туда, похоже, наш княжич и ездил - отец-то его не доверял сынку, слуг проследить посылал. Те и проследили. Опосля доложили в подробностях: пьянствует, мол, молодой князенька в корчме. Старый князь на это рукой махнул - мол, хорошо хоть не в кабаке, не пропьется. Пусть себе бесится, все равно через месячишко к князьям Шуйским в войско отправлять - супротив Самозванца.